Где сходятся ветки - [21]

«Ладно, нам пора, – встал Рыбаков, застегивая китель и надевая свой актерский плащ. – Честь имею». Мы осторожно спустились по трапу, поддерживая друг друга. В порту стало совсем тихо, только сильнее пахло водой.

«Ну, ты баржевик, – сказал Жан Габен, – пока мы мочились среди черных громадин сложенных ящиков, – Серафимыч же с этой бабой спиртовской уже пару лет как снюхался. А ты… нет, чтоб смолчать».

Я пожал плечами, польщенный. Значит, моя профессиональная интуиция работала и в людях я разбирался!

После выхода из Контейнерного терминала Рыбаков произнес: «Надеюсь, это было полезно со всех точек зрения… Кстати, если захочешь сходить на «Фантоме», без жены… ну, мало ли… освоить ремесло отца… могу с этим помочь. Только с Серафимычем придется помириться». «Я бы сплавал», – кивнул я, пошатываясь на ветру и почему-то сплевывая. На моей ладони шариковой ручкой были написаны скопированные из душевой буквы – ἀρχή. А Рыбаков пошел к дороге: у обочины его ждал автомобиль с женщиной за рулем.

Всю следующую неделю я звонил в университет, пока не узнал, что вопрос с Павлом Серафимовичем улажен. Механик готов взять меня «на перевоспитание» с одним условием: что я никогда больше не буду «лезть в бутылку и трепаться». Я дал согласие.

Меньше чем через месяц «Фантом» уходил в Калининград, откуда через сутки отплывал до Архангельска, а затем возвращался в Питер. Дома я должен был быть через восемь дней. В мои обязанности входило: докладывать о неисправностях и неполадках, не производить самостоятельных включений технических средств, поддерживать порядок в электротехнических помещениях – вот, собственно, и все.

До последнего я откладывал разговор с Ириной. То мне казалось, что она примет мое решение со свойственной ей рассудительностью. То я боялся, что оно будет воспринято как предательство. Наконец мы отправились в «Дискурс».

«Ходил в порт, говорил с друзьям отца, – начал я, когда успокоил дыхание и расслабил руки на подлокотниках кресла у столика за шторой. – Они очень ценили его как старшего механика. Мне провели экскурсию по кораблю». – «И как? Интересно?» – «Да… согласились взять в плавание…» Ирина внимательно рассматривала свои кольца. Улыбнулась несколько натянуто. Взяла в руку бокал и сказала: «Сердечно рада. Хочу, чтобы у тебя все получилось». Мы чокнулись. «Когда отплываешь?» – «Уже на этой неделе». – «Прекрасно». Жена взяла в руки меню и погрузилась в чтение. «Думаю, ты абсолютно прав, – произнесла она через секунду, не поднимая глаз. – Тяжелый труд поможет тебе обрести себя». Немного подумав, я добавил: «Отец был совсем не таким, как мы думали. Он искал архэ, первооснову. Поэтому и ушел от матери…» Ирина все еще исследовала меню. На ее губах мелькнула саркастическая улыбка: «Ну, конечно…»

Я хорошо представлял, какие титанические усилия делает супруга, чтобы выглядеть равнодушной. Поэтому, установив тактильный контакт, добавил недавно открывшимся у меня бархатным баритоном: «Все ведь нормально, дорогая? Я вернусь через каких-нибудь восемь дней».

Момент отплытия был одним из самых волнительных в моей жизни, в той ее части, которую я помню. Я стоял на палубе и махал рукой. Маленькая неподвижная фигурка одиноко темнела на пристани. Было холодно, и кисти Ирина прятала в рукава, зато ее капюшон посылал мне воздушные поцелуи. Несмотря на просьбу не провожать, она пришла.

Внутри ровным зеркалом лежала торжествующая осознанность. Я находился здесь и сейчас. Печаль расставания была уравновешена гордостью, оттого что я принял самостоятельное решение. Ежась в купленной нами накануне «аляске» и предвкушая возвращение назад, я представлял, как опущусь в «спасательное кресло» совсем иным человеком. И поплыву через «море хаоса», рассказывая о дальних странствиях, где проявил себя мужчиной.

Однако не успел санкт-петербургский берег исчезнуть из вида, как мне пришла длинная эсэмэска.

«Милый Раф, прости за то, что я попрощалась с тобой не так, как должна была. Новость о твоем решении оказалась для меня слишком неожиданной. Но, возможно, все к лучшему. Мне не удалось поговорить с тобой тэт-а-тэт, хотя я готовилась. Теперь придется написать сразу обо всем. В общем, глубокий вдох, как говорится… Недавно я думала, что, давая тебе свободу, могу рассчитывать на такое же отношения с твоей стороны. То есть что ты допускаешь возможность наличия у меня дополнительных партнеров. Поразительным стало твое чрезмерное волнение, когда ты признался, что встречался с «художницей». Я начала глубже анализировать собственное положение. И пришла к выводу, что, скрывая правду, попросту лгала тебе. Ты помнишь самоуверенного самца, крикливого Дементьева? Я всегда говорила, что он меня раздражает. В этом была часть правды… Однако за раздражением скрывалось сексуальное желание, которое сложно сублимировать. Несколько дней назад он предложил мне заняться любовью. Тогда я оказалась. Во время твоего отсутствия, уверена, последует новое предложение. И отказаться мне будет уже тяжело. Даже если Дементьев не позвонит и ничего не случится, хочу, чтобы ты об этом знал. Ты сам задал высокую планку искренности, и мне приходится соответствовать. Прости за мои слова после встречи с Рыбаковым – о том, что тебе никогда не стать психологом. Это неправда. Мое состояние в тот день было вызвано ощущением, что я поступаю ужасно, с одной стороны, ожидая звонка другого мужчины, с другой – не давая развиваться тебе. Кроме того, меня бесило, что я до сих пор не могу поговорить с тобой откровенно. Надеюсь, нам еще удастся детально обсудить все, когда ты вернешься. Попробую договориться на факультете психологии, чтобы они взяли тебя вольнослушателем. Общение с тобой было и остается для меня драгоценным. Твоя Ирина».