Где сходятся ветки - [19]

На потрескавшемся диване валялся с ногами маленький небритый человек с голой головой, в тренировочных штанах и грязной майке, которого я вначале принял за капитана. Перед ним возвышалась огромная бутылка виски и банка с зеленоватой жижей, возле которой на перевернутой крышке лежал наколотый на вилку огурец.

«Павел Серафимович, а мы к вам», – церемонно поклонился Рыбаков. «Разреши представить моего нового друга Рафаила, а также уточнить, никого ли он тебе не напоминает?» Павел Серафимович нехотя слез с дивана, не сразу попав пальцами ног в пластиковые шлепанцы, и сунул мне черную толстую ладонь. Только тут я понял, что он смотрит без звука плазму, где показывают женский волейбол.

«Это сын небезызвестного тебе нашего великого Тихона Петровича Гаркунова», – продолжал в своей манере Рыбаков, не обращая внимания на то, что Павел Серафимович по всем признакам не хотел отвлекаться.

Я втиснулся на кожаный диванчик, затем туда же присел Рыбаков. Одним глазом глядя в экран, Павел Серафимович достал вилки с тарелками, три стакана и наклонил бутыль, наливая алкоголь.

«Дорогой Рафаил, перед вами знаменитый Павел Серафимович Ляжкин, нынешний стармех уже на «Фантоме-5», а в прошлом король воды, говна и пара у вашего батюшки. Прошу любить и жаловать».

Налив виски и наколов каждому по огурцу, Ляжкин коротко произнес: «За Тихона». Затем облокотился на стол и, тщательно перемалывая хрустящий овощ рельефными мышцами головы, посмотрел снизу вверх глазами, которые я бы охарактеризовал, как внимательно-водянистые. «Чем могу служить?»

«А можешь ты служить следующим, – подхватил мой провожатый. – Сей птенец интересуется не только, так сказать, рабочими подвигами своего батюшки, но и таким мистическим аспектом мужской жизни, как личное, интимное существование. То есть необходимо вспомнить, что говорил его отец о своей семье, а также какого мнения был о женщинах в целом».

Павел Серафимович дожевал огурец, облизал пальцы и усталым жестом сгреб стаканы. «Здесь рассказывать особо нечего, – мотнул он головой, наклоняя бутылку. – Ты сам все знаешь… у тебя и язык поподвешанней…» – «Да, но одно дело рассуждать о таких эмпиреях на земле, в присутствии представительниц прекрасного пола, – продолжал друг отца, принимая щедро наполненный стакан. – А другое – в тесной мужской компании в море, куда им не дотянуться». – «Захотят, дотянутся», – мрачно парировал Павел Серафимович, и я с жадностью исследователя почувствовал, что этот мужественный человек пережил интересную психологическую травму. Вообще все вместе напоминало тайный ритуал, и мое сердце замирало от предвкушения того, что будет дальше.

Когда стаканы опустели, Ляжкин заявил, что отец был мудрым человеком, потому что «сторонился баб». «Не скажи, – вступил с ним в спор Рыбаков, – помнишь, как мы его в Архангельске засекли – с милой дамой, мальчиком лет шести и букетом орхидей – причем не в ее, а в его руках!» – «Так он тогда сказал, что провожал мамашу с ребетенком на кладбище, потому что им одним было страшно». – «Но вот перед нами сидит вещественное доказательство того, что он солгал».

Все значительно замолчали. В тишине Павел Серафимович снова наклонил бутылку. Только сейчас я понял, почему меня так взволновал приезд Марии. Ее молчаливые упреки были справедливы. Как можно выстраивать отношения с супругой, не зная собственной семейной истории! Но самое удивительное, что Ирина никогда не поощряла во мне интереса к обстоятельствам жизни родителей. Мы слишком быстро удовлетворились результатами поиска в интернете и больше тему не затрагивали. А ведь могли еще найтись родственники. Возможно, супруга не хотела травмировать меня, боясь, что я, образно говоря, не переварю яблоко познания. И все-таки, будучи психологом, она должна была знать, что без болезненного опыта невозможно обрести ту самую осознанность. И тут даже не столько важны практики медитации, сколько проработка детских незавершенных гештальтов…

«Правильно ли я понимаю, что, находясь на судне, отец жил именно в этой каюте?» – спросил я. «Именно в этой», – кивнул Рыбков. «Могу ли я ее осмотреть?» – «Валяй».

За дверью оказалась небольшая спальня с плохо застеленной несвежей кроватью и прикроватным столиком, на котором мерцала серебристой обложкой книга «Пикап, или Искусство соблазнения», принадлежавшая Павлу Серафимовичу и дополнявшая не столько интерьер, сколько образ старшего механика. Далее находилась дверь в душевую, куда я тоже зашел по приглашению Ляжкина.

«Вот, кстати, от твоего отца осталось», – ткнул он в стену, словно не придавая никакого значения важнейшему для меня свидетельству. Присмотревшись, я разглядел бороздки под свежей нежно-розовой краской. Они складывались в знакомые и в то же время неузнаваемые очертания букв, над которыми была нацарапана условная корона.

«По-древнегречески архэ», – прочитал за меня Ляжкин. «Среди некоторых профессионалов морского дела, – поспешил объяснить Рыбаков, который задержался в спальне, листая «Искусство соблазнения», – до сих пор бытует поверие, что где-то в Мировом океане можно найти водяную корону, от которой волнами расходится материя, составляющая, так сказать, весь предметный мир. Кто найдет первооснову, или архэ, тот обнаружит источник света вовне и внутри себя, а значит, познает смысл всего сущего. Ваш отец в это верил и, возможно, даже нашел, что искал». «Слишком много думать опасно для жизни, смыло его», – произнес и пошаркал в гостиную Павел Серафимович. «В каком смысле?» Рыбаков закрыл книгу и с удивлением посмотрел на меня. «А вы и этого не знаете? Тихон Петрович бесследно исчез у Гавайских островов, когда «Фантом» попал в глаз знаменитого урагана «Джон».