Где наша не пропадала - [3]

Так что перевоспитать за три года его не успели. Вернулся он в Москву белокаменную и снова занялся любимым делом, а числился золотарем.

Кстати, вы знаете, кто такой золотарь?

Ювелир, говорите. Нет, ребята, чуточку поскромнее. Ассенизатор – увы, мои дорогие.

Ювелиром он был в другом деле, в любимом. Квалификация в кутузке не пропадает, и нужные адреса за три года не позабылись, правда, некоторые заведения успели по десять раз координаты сменить, но хороший волчий нюх за версту уловит дух. И снова зачастил он в дома, где собираются ловцы удачи. Однако осторожничал. Подозрительных людей старался не обыгрывать.

А когда в тридцать седьмом году его загребли по второму разу, и опять как левого эсера, дедушка очень удивился и потребовал разъяснений. Да некстати потребовал. Работы у следователя было невпроворот, и ликвидировать политическую безграмотность гражданина Петухова было некогда, поэтому отправили дедушку набираться ума-разума далеко-далеко за Уральский хребет, ровно на десять лет. И только в городе Тайшете, на таежной реке Бирюсе узнал он, что левые эсеры в карты не играют, а если и случается для времяпрепровождения, то всего лишь на щелбаны. Расстроился, конечно, что целых три года зря лапти плел, но, с другой стороны, руки у него оказались развязанными, – если левым эсером его окрестили по ошибке, значит, играть он может с кем угодно. И он играл. А с его талантом даже в лагере был и сытым, и одетым, и пьяным, и с табачком.

Но это еще не все.

Гора с горою не сходится, а дедушка встретил в лагере того самого сотрудника, который сделал его левым эсером и упек на три года. Не среди кумовей встретил, а на соседних нарах. Вот такие вот зигзаги. Боженька любит иногда пошутить. Сотрудник, конечно, не узнал его – мало ли таких перед глазами промелькнуло. А для деда он все равно, что крестный. Тут хоть наголо остригись, хоть бороду отращивай – не замаскируешься. И сели они играть. Пока мусолили картишки, слово за слово, дед выведал у бывшего сотрудника, что ходил он в притон вовсе не по заданию. Так что отвернись в тот день удача, проиграйся дед – и гулял бы спокойненько на свободушке. Но в том-то и дело, что проигрывать он не любил.

Обыграл крестного и во второй раз, и в третий обыграл. Да так обыграл, что фрукт этот расплачивался до конца срока.

Чем расплачивался, спрашиваете?

Не натурой. Дедушка в этих вещах был консерватором. Он в Бога верил. Выпивкой расплачивался, табаком, чаем и мелкими услугами: принеси, подай, портянки постирай. Лакея себе выиграл. И служил он дедушке до самого сорок седьмого года.

А в сорок седьмом дед снова вернулся в Москву. Улицы в столице, сами знаете, кривые, дня не пройдет, чтобы с кем-нибудь из земляков или родственников нос к носу не столкнуться. Так и дедушка зашел пивка выпить и оказался за одним столиком с дядькой моим по материнской линии. Пивом, конечно, не кончилось, особенно когда дед узнал, что у него очередной внук растет, в честь него Алексеем названный. Выпили за здоровье внука, потом за то, чтобы внук табак не курил, чтобы водку не пил, чтобы в карты не играл и так далее. От всех пороков вроде бы огородили. Пока такой огород строишь, и устать немудрено. Легли отдохнуть под кустиками. А время весеннее было, первые числа мая. Земля еще не прогрелась.

В три дня скрутило дедушку. Сибирские морозы перехитрил, а майское солнышко в западню заманило.

Такой вот корень.

Ботва тоже нежидкая выросла. Но ботва есть ботва.

Спрашиваете, за чье здоровье пили?

За мое. За чье же еще? Знал бы, что так получится, я бы не спешил на этот свет. Подождал бы до его возвращения. Авось бы и другим человеком вырос. Да как знать?

Точное время

А начались мои приключения еще до появления на свет. Тут и прапра, и дедушка, и папаня – все понемногу постарались. Наследства от Петуховых не остается, а от наследственности никуда не денешься. Чем богаты, как говорится…

Родился я в поезде, но это ничего не значит и к приключениям не имеет никакого отношения. Поезд – вполне нормальное место для рождения человека, которому суждено всю жизнь болтаться по различным вокзалам и гостиницам. Это еще не начало приключений. Вся закавыка в том, что меня вообще быть не должно. Судите сами: отец вернулся с фронта первого сентября сорок пятого, а тридцатого декабря сорок пятого года я уже родился. Теперь отнимите. Странная цифра получается, не так ли? Пусть и записали меня на первое января нового года – все равно не складывается и не вычитается. Правда, знал я одного химика, не из тех, что над пробирками колдуют, а из тех, что определенный отрезок жизни отдают на строительство химкомбинатов. Химик рассказывал, что родился четырехмесячным, и до получения паспорта его держали в банке со спиртом, потому он якобы и распохмелиться никак не может. Но химикам я никогда не верил и к спирту равнодушен – пиво предпочитаю. К тому же появился на белый свет, имея почти пять килограммов живого веса, это я сейчас поисхудал, а тогда пухленький был, щеки со спины проглядывались, и крикливый – все проводницы сбежались. Так что походил я больше на десятимесячного, заждавшегося свободы. Но каждый лишний месяц был против меня.