Где наша не пропадала - [9]
— Осенью сюда учиться пойдешь!
Дома Кукушкину не терпелось. Его так и подмывало половить рыбу на удочку в Молохте. Раньше он ловил гольцов и налимов корзиной. Поставит корзину против течения, зайдет осторожно, потопает по тине, вытащит корзину, глядишь — в ней голец или налименок. Но очень уж холодна вода в Молохте, ноги так и заходятся.
Была еще у него коряга с дуплом. Бросит он ее в воду на ночь. Утром вытащит — обязательно в дупле налименок сидит.
Выпросил Кукушкин булавку у тети Поли.
Сделал из булавки крючок.
Нацепил его на нитку и привязал нитку к палке.
Накопал червей.
Взял кусочек мякиша и пошел к Лошадиному бочагу; там жили, по самым точным наблюдениям Кукушкина, два щуренка.
Сколько ни сидел Кукушкин, сколько раз ни пробовал переменить червя на хлеб, — ни на червя, ни на хлеб щурята не брали. Грустный он пришел домой, бросил удочку на поленницу и забыл о ней.
Не успел он выпить чашку чаю, как на улице поднялся страшный переполох. Куры закудахтали, петух закричал, словно на двор слетело, по крайней мере, десять ястребов. Ястребов не было.
Просто курица тетки Матрены, видимо, жадная, как и ее хозяйка, проглотила кусочек хлеба вместе с крючком и теперь кричала, как недорезанная.
Выбежала тетка Матрена и тоже затарахтела:
— Ваш-то шаромыжник!!! — и пошла.
Унять ее было невозможно.
Пришлось отдать ей лучшую наседку Пеструшку. Назавтра тетя Поля сварила куриный суп. Кукушкин отделался двумя подзатыльниками.
Г л а в а с е д ь м а я
С ДВУМЯ УТКАМИ И САПОГАМИ
— Эх ты, рыболов! — сказал дядя Саша. — Ладно уж, пойдем завтра за утками. — Достал дядя Саша шомполку с чердака, прочистил стволы и смазал курки. К вечеру отправились они по берегу Молохты за Утиный мыс, к Большому омуту. Видимо, дядя Саша был хорошим стрелком: когда они спугнули выводок, он уложил с двух выстрелов двух уток. Одну они нашли сразу. Другую — облазали и обтоптали всю осоку — так и не нашли.
— Беги за косой в деревню.
Принес Кукушкин косу. Весь мыс обкосил дядя Саша. Вспотел. Два раза перекуривал. Утки не было. Нашли ее около самого берега в маленьком кусте смородины, забилась туда и застыла.
— Достанется нам от мужиков на орехи. Весь покос испортили. Придется при дележе брать на себя. Приди завтра, разбросай сено.
Кукушкин был на все готов.
Он шел впереди и нес двух кряковых селезней с изумрудно-зелеными подкрылками, с мягким и гладким пухом на шее.
Дядя Саша всегда был с Кукушкиным по-мужски ласков. Не кричал на него, и грозный шпандырь в редких случаях гулял по ягодицам Кукушкина. Один только раз обиделся дядя Саша и отодрал Кукушкина за уши.
Кукушкину надо было этой осенью идти в школу. Сапог у него не было. Надо было достать сапоги. И Кукушкин стал зарабатывать деньги. Как только поспела земляника, он один отправился в город с двумя корзинками спелых пахучих ягод. Вернулся он к обеду, зажав в кулачище две засаленных трешницы. Тетя Поля спрятала их за икону.
Раз в неделю наведывался Кукушкин в город торговать ягодами. И уже пообвык, поосмелел, стал ходить по улицам и магазинам. Очень он любил вывески. Он останавливался около каждой встречной вывески и читал ее по складам, и сердце его прыгало от удовольствия.
Бренча мелочью в кармане, чувствуя себя полным хозяином, зашел он однажды в книжный магазин. Там были удивительные книги с картинками. Глаза у Кукушкина разбежались. Не выдержал он соблазна, выбрал себе букварь, цветные карандаши, две тетради и журнал «Крокодил».
На обложке журнала был нарисован свирепый человек с одним очком в правом глазу. В этот глаз врезался самолет с красной звездой на крыле, и из глаза свирепого человека летели искры. «Наш ответ Чемберлену!» — гласила подпись под рисунком.
На эти покупки ушли почти все вырученные деньги. Он пришел в деревню под вечер. Он делал очень частые остановки для того, чтобы полистать букварь и журнал.
На одной из таких остановок, очевидно, и оставил корзинку из-под ягод. А это была чужая корзинка.
На этот раз за икону откладывать было почти нечего.
Но дядя Саша рассерчал не на это.
— Зачем корзину оставил, растяпа?! — И отодрал за уши.
Отодрал не больно. И Кукушкину было обидно не от боли, а оттого, что он рассердил дядю Сашу. Но это было в первый и в последний раз.
Журнал «Крокодил» Кукушкин положил на кровать на подушку. Кот Прокоп с полатей недовольно одним глазом посмотрел на обложку, потом встал, потянулся, попробовал когти о стену, рыжей молнией метнулся на кровать, минута — и от журнала остались одни клочья. Чего-чего, а этого не только Кукушкин, а и сам Чемберлен от Прокопа, наверно, ожидать не могли.
На сапоги Кукушкин все-таки заработал. Тетя Поля купила их, добрые сапоги с запасом на вырост, с кожаными подошвами, подбитыми гвоздями в три ряда, с поднарядом из мягкого опойка, с тесемочными ушками, и спрятала их под замок в сундук.
Дед Павел добавил на сапоги недостающие пять рублей.
Он как-то подобрел к людям. Однажды он принес ребятам три пачки бумажных денег с портретами царя и с двуглавыми орлами:
— Играйте!
Очевидно, он уже совсем перестал верить в возврат «бывалошного времени».
Кукушкин показал дяде Саше пачки этих денег.
