Где место России в истории? - [52]

Глава восьмая. Самодержавная государственность

Даже если бы это детальное сопоставление двух форм неограниченной монархии – азиатской и европейской – не дало нам ничего, кроме уверенности, что язык, на котором спорили на наших глазах советские и западные историки, был до неприличия неадекватен задаче, игра, я думаю, стоила свеч. Мы увидели поистине драматическое различие между двумя совершенно неотличимыми друг от друга в юридическом смысле формами государственности. Различие, доходившее до того, что одна из них положила начало "осознанию свободы", а в другой сама мысль о свободе не могла прийти людям в голову. Cоответственно одна ОКАЗАЛАСЬ СПОСОБНА К ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ, а другая, как мы уже говорили, способна лишь к распаду.

Ну, мыслимо ли, право, после нашего сопоставления утверждать, как А.Я. Аврех, что русский деспотизм эволюционировал со временем в абсолютизм? Или как С.М. Троицкий, что абсолютизм в России постепенно развился в деспотизм? Возможно ли теперь говорить всерьез, как говорил А.Н.Сахаров, о "восточной деспотии" Елизаветы Английской на том лишь основании, что "камеры Тауэра не уступали по крепости казематам Шлиссельбурга"? Возможно ли рассуждать, как Пайпс, что «на протяжении трех столетий, отделяющих царствование ИванаIII от царствования ЕкатериныII,русский эквивалент аристократической элиты владел землей лишь по милости государства» и одновременно о том, что в те же самые столетия «государство и общество были вовлечены в непрерывный конфликт, в котором первое пыталось навязать обществу свою волю, а последнее предпринимало отчаянные попытки этого избежать»?Несуразность таких рассуждений должна теперь стать очевидной и для школьника.

Понятно, в частности, и то что хотя "гидравлика" и играла существенную роль в формировании деспотической государственности в Египте, в Месопотамии или в Китае, возникнуть могла и по многим другим причинам. И вообще, если верить Валлерстайну, «мир-империи», вся жизнь которых исчерпывалась «расширением и сокращением», были на заре государственнности естественной формой политической организации общества. Важнее другое. А именно, что без представления олатентных ограничениях власти, впервые введенных здесь в оборот науки истории, ОКАЗАЛОСЬ НЕВОЗМОЖНО вырваться из ловушки перманентной стагнации, нестабильного лидерства и "рутинного террора", которые, собственно, и были душою деспотизма.

Короче, семантическому хаосу мы можем уже, надеюсь, положить конец. А ведь он, этот хаос, и не давал нам возможности остановить мифотворческий поток, затопивший реальные очертания нашего предмета. Ничего, собственно, другого и не надеялся я получить от всего этого трудоемкого сопоставления, кроме того, чтобы расчистить теоретическую площадку для серьезного разговора о природе российской государственности. По крайней мере, есть у нас теперь, надеюсь, достаточно строгая база для сравнения ее с другими созвездиями политической вселенной.

Само собою разумееется, что под российской государственностью будем мы иметь здесь в виду лишь ту ее форму, которую приняла она на самодержавном отрезке ее исторического путешествия. Я имею в виду государственность, которая при всех своих головокружительных метаморфозах просуществовала в России с 1560-х и до нашего времени.

Нет сомнения, что окинуть одним взглядом несколько столетий самодержавной государственности со всеми ее реформами и контрреформами, задача не из легких. В принципе, однако, она не сложнее обобщения основных черт эры "мир-империй", длившейся тысячелетиями. Тем более, что имеем мы теперь своего рода лекало, с которым можем сверяться. Вот и посмотрим, как выглядит самодержавная государственность в сравнении с обоими полюсами биполярной модели.

ПЕРВЫЕ СТРАННОСТИ

Пункт первый. Мы видели, что в «мир-империях» государство попросту присваивало себе весь национальный продукт страны. При абсолютизме, благодаря латентным ограничениям власти, приходилось ему обходиться лишь частью этого продукта. Как же вело себя в этом отношении самодержавное государство?

Оно действительно вмешивалось в хозяйственный процесс, а временами и впрямь присваивал весь национальный продукт. Но в отличие от "мир-империи", лишь временами. Если в эпохи Ивана Грозного или Петра, ленинского военного коммунизма или сталинского Госплана присвоение это было максимально, порою тотально, то во времена первого из Романовых, допустим, или послепетровских императриц, НЭПа или Горбачева оно (насколько позволял исторический контекст) минимизировалось. Во всяком случае теряло свой тотальный характер.

Впервые это странное непостоянство самодержавной государственности проявилось в драматической разнице между режимами Ивана IV и Михаила I, при котором не только решения о новых налогах, но и оборонная политика определялись на Земских Соборах, заседавших порою месяцами. В дальнейшем эта пульсирующая кривая -- от резкого, приближающегося к деспотическому ужесточения налогового пресса и контроля к столь же резкому их расслаблению, когда вступали в действия латентные ограничения власти, свойственные абсолютизму, и обратно -- стала постоянной. Странность тут, как видим, в том, что самодержавная государственность вела себя порою как азиатская "мир-империя", а порою как абсолютистская монархия. Она уподоблялась им. НО НИКОГДА В НИХ НЕ ПРЕВРАЩАЛОСЬ Хотя бы потому, что за каждой фазой ее ужесточения следовала фаза расслабления (что, впрочем, заметим в скобках, отнюдь не препятствовало повторению этих фаз снова и снова).