Мастеровые стали шептаться. Немного погодя один из них вышел.
- Понимаешь? - сказал шепотом Короваев Горюнову.
- Гармонийку-то я забыл, вот што скверно! - отвечал Горюнов.
Вдруг в харчевню вошло человек пять рабочих. У двоих за кушаками были засунуты сырые серые мешки, остальные ничего не имели при себе.
- Где? Эти?! - крикнул дюжий рабочий и подошел к Короваеву и Горюнову, которые держали в руках блюдечки с чаем.
- Кто вы такие? - крикнул рабочий, уперши руки в бока и разодвинув ноги.
Остальные окружили стол, за которым сидели Горюнов и Короваев.
- А ты из каких, из полицейских? - спросил Короваев, поставив блюдечко.
- Из полицейских.
- Ну, так иди туда, откуда пришел!
- Ты зубы-то не заговаривай, а коли тебя турят (гонят), так пошел! - проговорил другой рабочий.
- Никто меня не волен гнать, потому я такие же деньги плачу, как и все.
- То-то, не такие. Афанасьич не возьмет с вас того, што он с нас берет.
- Известно. С ненаших всегда вдвое, - сказал хозяин харчевни и захохотал.
- То-то и есть. Вы должны быть благодарны, что мы вашему хозяину барыш доставили. Не приходи бы таких дураков, как мы, - пришлось бы закрывать заведение.
- Ох ты, осел!.. Много ты передашь!.. Хороший человек водку берет, а то пришли, взяли чаю на гривенник, да и сидят целый день! - проговорил хозяин и подошел к столу.
- Эй! кто из вас водку пьет - угощу! Знай терентьевского Горюнова! - сказал Горюнов вставши, - и сделал такую гримасу, что все смотревшие на него захохотали.
Скоро явился полуштоф; по выпитии из него по стаканчику рабочие уже не ругались с терентьевцами, а дружно разговаривали.
От них они узнали, что соляные промыслы находятся в трех селениях, отстоящих в недалеком расстоянии одно от другого, - Моргунове, Притыкине и Демьянове. Из них первые два принадлежали пяти разным владельцам, а Демьяново - казне. Сами господа никогда не жили в своих селах, а некоторые из них даже и не бывали в них. Они жили или за границей, или в столицах, и поэтому всеми делами заправляли управляющие с приказчиками, которые были или местные купцы, или отставные чиновники, и обращались с рабочими, как настоящие господа. Но этих господ рабочим приводилось видать на промыслах очень редко, раз или два в год; настоящими же хозяевами были смотрителя, нарядчики и тому подобная мелюзга, которая из каждого рубля, из каждой рогожи или куля старалась приобрести в свою пользу копейку. Они обсчитывали рабочих ежедневно; жалобы на них не принимались или оставались без уважения, и если, несмотря на это, рабочих всегда много было на промыслах, так потому только, что им нечего было есть; куда ни пойди, все работы находятся в руках этих пиявиц, например - постройка барок, судов, караулы, очистка льда и т. п.; даже торговлю всю они забрали в свои руки. Из всего этого Горюнов вывел то заключение, что ему здесь ничего не приобрести, и крепко призадумался.
Печальные вышли из харчевни Короваев и Горюнов: не того они ждали здесь. Им хвалили промысла.
- Надо попробовать, - сказал Горюнов.
- Нечего тут и пробовать, - проговорил сердито Короваев.
- Што ж делать-то?
- А я думаю идти в другое место. Пойду в М. завод. Если там не повезет на столярном ремесле, я буду пушки лить.
- Полно-ко, Влас Васильич!
- Это будет вернее… Говорят, там дают семьдесят пять копеек поденщины.
- Враки!
- Ну, а если не повезет там, и дальше пойду… Мне мастер Подкорытов сказывал, что, кроме Петербурга, нигде нет таких мест, где бы можно хорошо заработать деньги одинокому человеку. Только идти туда далеко.
- И все-таки твой мастер нажился на гранильной фабрике, не в Петербурге…
- Што ж ему было делать, когда он был сослан туда?
- Как знаешь, а я здесь останусь… Попробую.
Домой они пришли часу в девятом вечера. Григорий, Панфил и Пелагея играли с хозяйкой в карты у зажженной лучины.
- Ну уж и село… Дрянь, говорят, - сказал Горюнов.
- Кто это сказал? Небось мастерки! О, они никому добра не пожелают, - сказала хозяйка, сдавая карты.
- Да это и видно. Самые строения, что есть, нисколько от наших домов не отменились. Да вот мы давеча шли, почти на каждом углу нищий.
- Стоит на это обращать внимание; известно, нищий - лентяй!
- А если он на костылях?
- Мало ли их вон пьяных: зимой, как обрубки какие, на улицах валяются. Поневоле не только ноги, а и руки отморозишь.
- А я, Палагея Прохоровна, завтра в путь, - сказал Короваев, обращаясь к Пелагее Прохоровне.
- Куда? - крикнули Григорий и Панфил.
Лицо Пелагеи Прохоровны побледнело, и она не могла ничего выговорить.
- Пойду в М. завод.
- А как же ты все тараторил: в Моргунове хорошо, лучше Моргунова другого места нет… - сказал Григорий Прохорыч.
- Мало ли что говорили мне люди.
- Попросту скажи: с вами, мол, не хочу вместе робить, - сказала Пелагея Прохоровна изменившимся от внутреннего волнения голосом.
- Ну, это еще не доказано, - сказал Короваев и стал укладываться на лавке.
Хозяйка спросила, будут или нет они ужинать. Ужинать никто не хотел. Всем было не то скучно, не то неловко. Горюнов курил трубку за трубкой; Короваев лежал на лавке и что-то соображал, часто перебирая пальцы; Григорий и Панфил лежали на полатях на животе и, глядя на Пелагею Прохоровну, старались рассмешить ее. Пелагея же Прохоровна складывала желтый платок, который у ней в дороге был надет на голову. По этому складыванию заметно было, что у ней мысли не в порядке.
