Где кот идет. Кн. 3. Упругая вселенная - [35]

– Не бойтесь, Лемех! – сказал седой. – Я – Минковский.

– Рад познакомиться, – кивнул Лемех. – Вы знаете, что вас ищут?

– Не имеет значения, – партизан протянул руку, – Выходите. Дальше ехать нельзя. Клейн организовал впереди засаду, которую вам не пройти. Выходите скорее. Я имею для вас важное сообщение. Вы умеете ездить верхом на лошади?

– Умею, – сказал Лемех.

– Тогда распишитесь. – Минковский протянул листок бумаги.

Глава 15

– Со вторым дополнительным кристаллом тоже покончено, – сообщил Хэвисайд, наблюдая за клопом, который снова повис на боковой нити, разорванной пополам. – Вы засекли, сколько времени продержался второй информблок?

– Почти двести микросекунд, – сказал Эгль, посмотрев на таймер. – Теперь ясно, почему Кирога тоже получил отставку. Не свалился бы Лемех с партизанской кобылы. Лесные тропинки не предназначены для академических прогулок.

– Непонятно, откуда взялся Минковский, – заметил англичанин. – Да еще в образе белорусского партизана. Я не включал его имя в кастинг программы.

– Возможно, виртуальный Лемех сам научился использовать входящие данные для усиления своего прикрытия, – предположил Эгиль. – Вы заметили, как ловко он прятался за спиной Кидоги?

– Еще бы! Офицер так таращился на темнокожего таксиста, что даже не глянул в сторону пассажира. Следует признать, что информблок в имидже Кироги оказался хорошей находкой. Ведь Клейн является самым авторитетным сторонником общей теории относительности. С его информационным весом он мог бы прихлопнуть такси, как муху. Смотрите, клоп возвращается! Он уже на радиальной нити, ползет в центральный процессор. Прошу приготовиться к отсчету времени.

– Как вы думаете, – спросил исландец, нацелившись пальцем на циферблат таймера, – Какой ответный ход придумает Би эМ?

– Судя по обстановке, он применит то, что делали наци в операциях против партизан. Артиллерийский обстрел или авианалет.

– В любом случае профессору придется несладко, – заметил Эгль, наблюдая за Лемехом, который трясся верхом на лошади по узкой лесной дороге вслед за Минковским. – Смотрите, ирейзер уже в центральном октаэдре. Держитесь, сейчас начнется!

Глава 16

– Я всегда говорил Элберту, что его самомнение ни к чему хорошему не приведет, – горячился Минковский, бегая по некрашеному полу в крохотном охотничьем домике. – Я еще могу понять, когда инерцию приравнивают к гравитации, чтобы решить частную задачу, рассматривая ее в ограниченной области. Но применять в масштабах космоса этот чисто технический прием, лишенный малейшего физического смысла? Это все равно, что попытаться запихнуть Вселенную в баночку из-под бриолина. К сожалению, красота римановской геометрии захватила Элберта и он забыл о том, что в физике существуют великие принципы сохранения, через которые нельзя переступать. Мой друг Пуанкаре прекрасно понимал это, хотя его знали в ученых кругах больше как математического гения.

– Пуанкаре был французом, – заметил Лемех. – Не забывайте, что в Европе в это время шла война. Германия воевала с Францией, Англией, Россией. В общем, почти со всеми. Конечно, немецкие ученые, как патриоты своей родины, сразу встали на сторону своих научных авторитетов. И первым из них был, конечно, профессор Клейн.

– А Шредингер? – возразил Минковский. – Помните его работу по энергии гравитационного поля? Он написал ее в самом конце войны. Шредингер показал, что в рамках ОТО все компоненты энергии обращаются в нуль, как только мы удаляемся от рассматриваемой области. Элберт знал о работе Шредингера и должен был прислушаться к мнению великого физика.

– Мог бы, – согласился Лемех. – Но не стал. Во-первых, Шредингер все-таки был австрийцем, а не немцем. Во-вторых, Клейн, спасая теорию, ввел добавочный компонент, который, по его мнению, исправил все дело. Ни он, ни Элберт не заметили, что величина этого компонента просто равна нулю. Прибавьте нуль к нулю и получите снова нуль. На Клейна смог бы повлиять только Гильберт. Кстати, это Гильберт первым предложил использовать метрический тензор Римана для составления уравнений гравитационного поля. К сожалению, Гильберт тоже был математиком и от его тонких рассуждений по поводу нарушения принципа сохранения энергии в теории относительности молодые немецкие физики просто отмахнулись.

– Странно вы как-то рассуждаете, – заметил Минковский. – Я всегда полагал, что, наука не имеет национальности.

– И это говорите вы? – усмехнулся Лемех. – Там, в миру, вы известны, как великий немецкий ученый, автор концепции пространственно-временного континуума. Здесь вас объявляют в розыск, как опасного белорусского партизана. Причем розыск ведет немец Клейн, один из сторонников теории Элберта. Как вы объясняете этот парадокс?

– Никакого парадокса нет, – Минковский устало опустился на скамейку. – Ведь я родом из Белоруссии. У моих родителей был дом в селе Алексоты. После сельской школы я учился в Кенигсбергском университете, окончил его с отличием. Преподавал физику в Бонне, потом в Цюрихе. В общем, обычная история. Абрам Иоффе, например, работал в Мюнхенском университете. Только он потом вернулся в Россию, а я нет.