Где апельсины зреют - [38]

— Такъ обложи.

— Конечно-же обложу. При выигрышѣ можно. Ну, пропадай моя телѣга! Вотъ четыре колеса.

И Конуринъ, бросивъ на столъ четыре "пятака", сталъ ими обкладывать номеръ.

— Николай Иванычъ… Я выиграла… слышался голосъ Глафиры Семеновны. — Второй золотой оказался счастливѣе. Пятакъ на красную выиграла.

— Погоди… не мѣшай… Играй сама по себѣ, а я буду самъ по себѣ… отвѣчалъ Николай Ивановичъ, видимо заинтересованный игрой. — Что, Иванъ Кондратьичъ, обкладка-то не выдрала?

— Сожрали, гвоздь имъ, въ затылокъ! — Ну, да авось поправимся. Еще разъ обложу.

— И я обложу. Вѣдь я въ выигрышѣ.

Сказано-сдѣлано. Рулетка завертѣлась. Конуринъ и Ивановы жадными глазами слѣдили за ней.

— Ура! закричалъ вдругъ Конуринъ.

— Тише! Что ты! Никакъ съ ума сошелъ! дернулъ его за рукавъ Николай Ивановичъ. — Вѣдь на тебя вся публика смотритъ.

— Чихать мнѣ на публику!

Крупье пододвигалъ къ Конурину большую стопку серебра. Въ серебрѣ виднѣлся и золотой.

— Николай Иванычъ! Вообрази, я опять выиграла! наклонилась къ мужу Глафира Семеновна.

Глаза ея радостно блистали.

XXVII

Игра кончалась. Утомленные крупье зѣвали. Игроки около столовъ начали рѣдѣть. Какъ-то медленно, шагъ за шагомъ, отходили они съ опорожненными карманами отъ столовъ. Нѣкоторые, послѣ небольшаго размышленія и сосчитавъ оставшіяся деньги, вновь приближались съ столамъ, ставили послѣднюю ставку, проигрывали и опять отходили. Какой-то элегантный бородачъ, съ длинными волосами почти до плечъ, выгрузилъ изъ кошелька всю мелочь, набралъ ставку въ пять франковъ, гдѣ попадались даже полуфранковыя монеты, и бросилъ ее на столъ. Очевидно, это были послѣднія деньги, но и онѣ не помогли ему отыграться. Онъ проигралъ. Покусавъ губы и тихо повернувшись на каблукахъ, онъ направился къ выходной двери.

Ивановы и Конуринъ все еще играли. Конуринъ игралъ уже молча, безъ прибаутокъ. Николай Ивановичъ раскраснѣлся и тоже молчалъ. Только Глафира Семеновна дѣлала иногда кое-какія замѣчанія шепотомъ. Наконецъ, Николай Ивановичъ поставивъ ставку и, проигравъ ее, произнесъ:

— Баста. На яму не напасешься хламу. Тутъ можно душу свою проиграть.

Онъ отдулся и отошелъ отъ стола.

— Да ужъ давно никто не выигрываетъ, а только эти проклятые черти себѣ деньги загребаютъ, откликнулась Глафира Семеновна, кивая на крупье.

— Отходи, Глаша… сказалъ ей мужъ.

— А вотъ только еще ставочку… Я въ выигрышѣ немножко.

— Какъ ты можешь говорить о выигрышѣ, если мужъ твой болѣе четырехсотъ франковъ проигралъ! Вѣдь деньги-то у насъ изъ одного кармана. Бросай, Иванъ Кондратьичъ, тронулъ онъ за плечо Конурина.

— Да и то надо бросить, иначе безъ сапогъ домой поѣдешь, отвѣчалъ тотъ и отошелъ отъ стола, считая остатки денегъ.

Глафира Семеновна продолжала еще играть.

— Глаша! крикнулъ ей еще разъ мужъ.

— Сейчасъ, сейчасъ… Только одну послѣднюю ставочку…

— Да ужъ прибереги деньги-то хоть на желѣзную дорогу и на извощика отъ станціи. У меня въ карманѣ только переводъ на банкъ — и больше ни гроша.

— На желѣзную дорогу у меня хватитъ.

Глафира Семеновна звякнула стопочкой пятифранковиковъ на ладони. Мужъ схватилъ ее за руку и силой оттащилъ отъ стола, строго сказавъ:

— Запрещаю играть. Довольно.

— Какъ это хорошо турецкія звѣрства надъ женой при цивилизованной публикѣ показывать! — огрызнулась она на него, но отъ стола все-таки отошла. — Я въ выигрышѣ, все-таки двадцать пять франковъ въ выигрышѣ.

— Не смѣй мнѣ объ этомъ выигрышѣ и говорить.

Они молча шли по игорнымъ комнатамъ, направляясь къ выходу.

— Поспѣемъ-ли еще на поѣздъ-то? Не опоздали-ли? говорилъ Николай Ивановичъ.

— Тебѣ вѣдь сказано, что послѣдній поѣздъ послѣ окончанія всей игры идетъ. Я спрашивала… дала отвѣтъ Глафира Семеновна и прибавила:- Ахъ, какая я дура была, что давеча не прикончила играть! Вѣдь я была сто семьдесятъ франковъ въ выигрышѣ.

— Да ужъ что тутъ разбирать, кто дура, кто дуракъ! махнулъ рукой Конуринъ. — Всѣ дураки. Умные къ этимъ столамъ не подходятъ.

Когда они выходили изъ подъѣзда, въ саду около скамеекъ, поставленныхъ противъ подъѣзда, была толпа. Кто-то кричалъ и плакалъ навзрыдъ. Нѣкоторые изъ публики суетились. Изъ находящагося черезъ дорогу кафе, иллюминованнаго лампіонами, бѣжалъ гарсонъ въ бѣломъ передникѣ, со стаканомъ воды въ рукѣ, безъ подноса. Ивановы и Конуринъ подошли къ толпѣ. Тамъ лежала на пескѣ, въ истерикѣ, молодая, нарядно одѣтая дамочка. Она плакала, кричала и смѣялась. Ее приводили въ чувство. Это была та самая дамочка, которую Ивановы и Конуринъ видѣли въ гостиной залѣ, закладывающей свой браслетъ ростовщику.

— Доигралась, матушка! Вотъ до чего доигралась! Ну, и лежи… Ништо тебѣ… сказалъ Конуринъ.

Пріѣхавъ въ Монте-Карло на лошадяхъ, они не знали куда идти на станцію желѣзной дороги и Глафира Семеновна спрашивала у встрѣчныхъ:

— Ли гаръ? У е ля гаръ? Ля стаціонъ?

Имъ указывали направленіе.

Нѣкоторые изъ публики уже бѣжали, очевидно, торопясь попасть на поѣздъ. Побѣжали и они вслѣдъ за публикой. Вотъ входъ куда-то… Но передъ ними захлопнулась дверь и они остановились.

— Николай Иванычъ… Да что-же это такое?! Не пускаютъ… Вѣдь мы опоздаемъ же послѣдній поѣздъ… говорила испуганная Глафира Семеновна.