Газета Завтра 974 (31 2012) - [81]

Из Киева едем в ПоЧаев — это главная цель нашего путешествия. Оттуда начнется крестный ход. По бокам довольно приличные каменные дома; немногочисленные встретившиеся на нашем пути обычно, по-современному одетые люди уверены в себе, в меру корректны и видно, что крепко стоят на ногах. Здесь в украинство не играют, здесь оно выстрадано и, как говорится, в крови. "Западэнцам" не нужно рядиться в фольклорно-украинские одежды, они в полной мере чувствуют себя европейцами, европейскими националистами западноукраинской национальности. 

Преодолев вышеупомянутый автобан, въезжаем на территорию Тернопольской области и сразу "чувствуем разницу". Дорога умеренно раздолбанная, в чисто российском стиле. Оно и понятно: земля эта, собственно, никогда и не была коренной "Украиной" — ее приписали к Украине искусственно. Почаев и окрестности — это чисто русский форпост, всегда противостоявший и в полной мере противостоящий сегодня инославной экспансии с Запада. Ну, или, если угодно, это наша, чисто русская Украина. Все родимые русские черты, характерные для той же Центральной России, здесь проявляются в полной мере. Купола сияют позолотой, в храмах ангельское пение, "небо на земле", но туалеты, туалеты… Дороги, дороги… Насчет дураков не знаю, не общался. Ехали слишком быстро. Впрочем, не будем о страшном. Относительно быстро преодолеваем подъездные пути, и перед нами открываются уже почаевские холмы, на самом высоком из которых сияет знаменитая Почаевская Лавра, главная твердыня Православия на южнорусской земле. 

Лавра сразу поражает и восхищает своей духовной мощью и подлинностью, которая, на мой скромный взгляд, здесь сильнее, чем, скажем, на нынешнем Валааме или даже на моих любимых Соловках. (Впрочем, Соловки — это совсем отдельная тема, связанная с сонмом новомучеников). Здесь самый нечуткий человек, если в нем есть хотя бы крупица веры, зримо ощущает ту духовную брань, что всегда ведется в глубине наших душ и здесь в полной мере выплескивается на поверхность. В Лавре вполне обыденной является новость о том, что сегодня в пять утра, перед ранней литургией, бесноватый бросился вниз с высоты третьего этажа и разбился насмерть, не в силах вынести близость к святыне. Бесноватые эти лаяли, блеяли и страшно стонали все утро во время поздней литургии, особенно во время чтения Евангелия и при выносе Чаши, в начале Евхаристического канона. Здесь чудеса и мистические совпадения, исцеления и промыслительные события воспринимаются как проявление естественной закономерности, очевидного, само собой разумеющегося хода бытия. Богослужение Лавры потрясает своей органической мощью, как явление древней Традиции нашему недостойному взору. Древнее сказание времен святого Владимира о "выборе вер" сразу всплывает в памяти, когда вопреки всему — суетным помыслам, греховной немощи, расслабленности — тому, в чем мы всегда каемся, вдруг ощущаешь свою сопричастность этой Божественной вечности, когда кажется, что так было всегда, и вправду — "не знали мы, на Небе мы или на земле". Духовники Лавры, ее устав являют собой строгость немыслимую, мало где применяемую в нынешней "Церкви перестройки". Одну очень ревностную женщину из группы не допустили к причастию за то, что съела кусочек мяса не дома, а на каком-то приёме — живой укор высокопоставленным сотрудникам синодальных учреждений, демонстративно жрущим ветчину в Страстную Пятницу и активно побуждающим к тому других. Как говаривал, помнится, один инок, "если Церковь есть духовная лечебница, то монастырь — это отделение интенсивной терапии". Лавра всегда кипит множеством народа, привычно перемалывая нескончаемый поток этих "глупых" паломников (по слову увековеченного Лесковым митрополита Киевского Филарета). Ее великолепный собор — лишь зримо архитектурное выражение ее немыслимой духовной мощи. 

Но если собор с прилегающей площадью — это тело Лавры, то пещерка преподобного Иова — ее настоящее сердце. Существует поверие, что тот, кто застрянет, пытаясь вылезти из пещерки, — неисправимый грешник, и не видать ему Царствия Небесного. Честно говоря, я не сразу решился на этот скромный "подвиг". Это "круче", чем исповедь у самого прозорливого старца: понимаешь, что шутки кончились, и теперь ты предстоишь перед лицом Самого Христа. (На самой исповеди в Лавре духовники кладут на аналой не крест и Евангелие, а икону Спасителя). И, откровенно скажу, со второго раза решившись, мысленно исповедав грехи внутри пещерки перед иконой преподобного Иова с зажженной лампадой, я испытал редкостное очистительное чувство, не после каждой исповеди бывающее. Вопреки шаблонному представлению, вылезать назад было уже гораздо легче. 

В Лавре воочию ощущаешь свою сопричастность вечной Истории — истории духовной брани с врагом нашего спасения и с его земными слугами, за нашу непопранную святую веру. Житие Иова Почаевского, великого древнего святого, достаточно известно. Гораздо меньше знакомо широкой публике житие преподобного Амфилохия, старца еще сравнительно недавних, советских времен. Бесконечно преследуемый богоборческими властями, он прославился как великий целитель и прозорливец, хотя и сподобился умереть своей смертью, удостоился, по слову Церкви, "мирной и непостыдной" кончины. Канонизирован был совсем недавно, при патриархе Алексии II, ровно десять лет назад. Но совсем недавно, уже в наши дни, был убит униатами-западэнцами, фанатиками "украинства" отец Петр Боярский, обладавший, в общем, подобными харизматическими дарами. И это не единственный такой случай! Духовная война — не сказки, как думает кто-то, она продолжается и сегодня, ежеминутно и ежечасно, и горе тому, кто забудет о ней, прельстившись минутной "удобностью" мирской жизни! Какая уж тут "толерантность"!