Газета Завтра 960 (14 2012) - [71]

"ЗАВТРА". Как возникла тема алхимии?

М.К. Есть такая алхимическая концепция вызревания золота. Металлы, находящиеся в земных недрах — потенциальное золото. И задача алхимика — абортирование этих металлов, т.е., именно искусство трансмутации. 

В принципе, об этом говорил Готфрид Бенн — стихотворение готово еще до его написания, остаётся только подобрать слова. Включение поэтической формы в, условно говоря, "алхимический дискурс" — и есть то, чем мы посильно пытаемся заниматься. То есть, речь идет даже не о поиске символических аналогий, не о герметической трактовке (как трактуют, скажем, поэзию Рембо), а о тех общих принципах, по которым герметическое делание и поэтический акт осуществляются. Потому и укрепилась идея музыкальной оболочки. Когда проект задумывался, эта затея была однодневная — мол, давайте, в режиме шутки запишем альбом. На первых студийных сетах всё изменилось, потому что мы почувствовали, что некоторые вещи только в этот момент по-настоящему и написаны. Таким образом, музыкальная ткань фиксировала поэтическую — то, что в герметизме называется фиксацией Меркурия. К слову, именно поэтому мы чаще работаем в довольно жестких музыкальных рамках, стараясь "раскрывать" текст минимумом декламационных средств, довольно аскетичными аранжировками и т.д. 

  "ЗАВТРА". В ситуации, когда искусство в основном существует как энтертеймент, развлечение, вы выходите к аудитории с достаточно сложными материями. Не боитесь показаться такими пыльными, тяжеловесными занудами?

 М.К. Генон в предисловии к "Эзотеризму Данте" пишет о поэтической традиции общества Fideli d'Amore. Уже тогда существовало различение авторов, для которых литературное деяние — это форма метафизического познания и тех, кто руководствуется в чистом виде художественными задачами. Мне кажется, что разделение литературы на пространство неочевидных смыслов (так называемый "тёмный дикт") и масс-культ — отголосок именно этих дистинкций. 

Современная лирика разочарована в диалогичности. XX век поэзии — диалогический (мандельштамовский, скажем) фокус с последующим разоблачением. Стихи никому не адресованы, точнее, адресованы никому, они — та самая "никому роза", о которой писал Пауль Целан. Наша задача — зарубочки на древесах, а кто по ним пойдёт или пойдёт ли вообще — не нашего ума дело. 

"ЗАВТРА". Любая формация — это своя история искусства, своя культурная иерархия. 

М.К. У Гаспара д'Эспанье есть такое хорошее замечание: "Надо огню спуститься в форме воды, чтобы очистить материю". Лирика во многом и есть функционирование огненного принципа в режиме воды. Я бы сказал, что нас интересует поэзия как влажный путь (иллюстрацией тому могут служить "Le voyage" Бодлера, "Пьяный корабль" Рембо, "Пьяный поток" Бенна), находящий конечную свою реализацию в молчании. В данном контексте уместны аналогии и с поэзией английского и испанского барокко, с немецким романтизмом, французскими символистами. Если говорить о XX веке, то это такой герметический круг, где авторы связаны очень тонкими нитями едва заметных взаимных аллюзий… Тракль, Бенн, Паунд, Йейтс, Сен-Жон Пёрс. Еще упомянул бы "метафизиков" от сюрреализма, Рене Домаля, в первую очередь, чьи стихи у нас, к величайшему сожалению, почти не переводились. В русской традиции опыт "влажного пути" в поэзии дан Серебряным веком… тут бессмысленно перечислять, скажу только, что далее прочих в этом смысле продвинулись Блок, Гумилев и Хлебников. Еще Борис Поплавский — знаковый для нас автор. Во второй половине столетия в России образовалась эдакая криокамера, сохранявшая и транслировавшая эту литературную традицию. В данном случае, я говорю о "метафизической школе" советского и постсоветского андерграунда. Интуитивно этим занимались смогисты во главе с Леонидом Губановым, сознательно — авторы так называемого "мамлеевского круга". Тут необходимо упомянуть Евгения Всеволодовича Головина — не только как поэта, но и как интерпретатора, наметившего контуры абсолютно иного, чуждого профанной филологии, понимания поэзии в нашей стране. 

Что касается музыки, — то в этом аспекте "следование" для нас в меньшей мере связано с канонами определенных стилей. Т.е., существует довольно большой музыкальный пласт, нас интересующий: от средневековой музыкальной культуры до метафизического авангарда Джачинто Шельси и Жерара Гризе, но это область чисто интеллектуальных преференций. На практике стилистики, с которой мы себя недвусмысленно соотносили бы, нет; апеллируя к тому или стилю, будь то дарк-фолк, эмбиент, прогрессив, мы стараемся, чтобы этот стиль "заговорил", обнаружил себя в литературном контексте, стал еще одной техникой поэтического высказывания. Разумеется, всё это происходит в режиме "оттенков", периферических включений, эклектики и свободного оперирования.

"ЗАВТРА". Как вы относитесь к тому, что на проявления Фронта можно наклеить "постмодернистский" ярлык?

М.К. Вопрос в том, что такое постмодернизм. Поверхностно говоря, постмодернистом сегодня можно называть всякого, кто умеет читать. "Филологический" постмодерн существует, постольку, поскольку филологов должно хоть что-то кормить. Если же говорить об этом как о явлении мистического порядка, то постмодерн в силу своего трикстерского характера имитирует процессы, свойственные традиционной культуре, образуя своего рода кривозеркальное отражение, осуществляя то, что Макс Вебер называл "расколдовыванием мира". К слову, соответствующий термин популярен и в сфере современного искусства — десакрализация. Традиционные элементы в ней повторяются структурно, но в выхолощенном варианте, в форме оболочек-симулякров. Это своего рода клиппотическая магия, провоцирование сферы оболочек, областей низшего психизма. В нашем недавно вышедшем альбоме это действование названо "алхимией предательства", и в этом смысле мы постмодерну последовательно противозначны. Что же до ярлыков, то проблема таковых интересуют только в той мере, в каковой они могут позабавить.