Газета Завтра 917 (24 2011) - [27]

В общем, идеологи Советского Союза переделывали, приспосабливали идеологию к новым мировым реалиям. Однако модернизировать её к началу войны в полной мере не удалось.

Перед войной наше общество отнюдь не представляло единый конгломерат, как об этом говорила официальная пропаганда.

Было уже немалое количество людей, принявших идеи социального равенства, было довольно многочисленное молодое поколение, прошедшее школу созидательного социализма на Магнитке, Турксибе, Днепрогэсе, Московском метро, запечатлевших их личный, отмеченный государством вклад. Был умудрённый слой людей, преданных Делу. Одни из них исходили из вековечной высшей крестьянской живительной повинности: "Умирать собираешься, а рожь сей". Другие, как один мой знакомый, доктор наук, видели своё предназначение — служить и работать на благо Отечества, а не власти.

Он однажды при мне в 60-е годы жёстко ругал "большевиков", заявляя, что не только не любит, но и ненавидит их. Я спросил: "Как же вы, награждённый премиями и орденами системы, не любили и её выразителей?". Ответ был таков: "Да, я не люблю их и боролся с ними, но в 1929 году, когда был провозглашен план индустриализации страны, я понял, что надо укреплять мощь страны, её индустрию, хотя и провозгласили это большевики. Я решил работать на индустриализацию Отечества".

К числу не соединённых, не скреплённых узами социального и патриотического единства с государством относилась часть бывшего господствующего слоя, оставшегося в стране: раскулаченные крестьяне, расказаченные казаки, неправедно репрессированные, отторгаемые от общественной жизни верующие. Поэтому многим из-за границы, да и изнутри, ослеплённым потерями собственности, идеалов, имущества, привилегий, разгулом неправедности, казалось, что один небольшой толчок — и страна распадётся, рассыплется на враждующие группы.

Особую надежду на слабость восточного соседа питал Гитлер. Его разведка, агенты, многие русские эмигранты докладывали о расколотом Советском обществе. Помимо собственной военной мощи Гитлер рассчитывал на внутреннюю оппозицию, на сепаратистские силы, на подкуп и запугивание.

Казалось, что такое возможно. Кое-какие из этих расчётов даже оправдались. Было немало мест, где добросовестно служили оккупантам полицаи, старосты. В Западной Украине, Крыму, Чечне, Прибалтике создавались отряды националистов, к 1944 году сформировалась так называемая РОА под командованием генерала Власова, лозунгом которой было "освобождение России от коммунизма". Но в тот момент народ не принял этих лозунгов от людей, воевавших чужим оружием против собственной страны. Да и в целом надежды Гитлера не оправдались. И это тоже был феномен Великой Отечественной войны.

Удивительно, но наши люди в эти суровые, военные дни сплотились. И это характерно для русского народа: перед лицом большой, смертельной внешней опасности сплотиться. Пришло ли такое время сегодня? Это уже другой разговор.

ПИСАТЕЛИ И ВОЙНА

В той встрече с Г.К. Жуковым я подарил ему две книги: "Тихий Дон" (четыре тома), выпущенные впервые в одной книге и книгу "О, русская земля!" (Антология русской поэзии о России). Маршал погладил "Тихий Дон" и сказал: "Любимый писатель!" А, полистав антологию, добавил: "Мы на фронте очень ценили патриотическую поэзию!" Поэзия, в первую очередь и приходила в армию во всех видах. Особую роль сыграли писатели и журналисты, работавшие в газетах всех уровней, от центральной прессы до боевых листков.

Рядом с этим была "большая поэзия", была огневая проза, которые и создавали, прорезали, выжигали образ войны, поднимали из глубин народного сознания образы Родины, Воина, Богатыря, Героя, Мстителя.

Идею врага, идею расового превосходства фашизма можно было победить только другой высокой, вдохновенной, понятной для всех идей. Такой идеей стала идея Родины, Союза.

Вдруг в полный рост, без указующего перста вырисовывался образ России, высвечивалась необходимость воспитания национального самосознания, обобщения опыта великих побед и учительных поражений ("Слово о полку Игореве", "Варяг"). Требовалось новое осмысление литературой и искусством всех национальных культурных традиций. В. Вишневский в 1943 году записал в своём "Дневнике": "В войне мы быстро познали себя с национальной стороны. Проснулись все чувства, мысли, инстинкты, воскресли старые традиции". По нынешним временам такой подход можно было бы осудить за "нетолерантность" и ксенофобию. Тогда же, как и всегда, это было спасение для русских людей, для представителей всех национальностей.

Трагедия 22 июня, жесточайшая из войн, взывала к глубинам народного сознания, вызывала новый подход к Слову, Русской речи, к памяти.

Пока агитпроп отшелушивал для войны лозунги и идеи III Интернационала, штаб которого до 1944 г. находился в Москве, И.В.Сталин, учившийся в православной семинарии, уловил новую мировоззренческую суть войны и обратился к народу с невозможными ранее словами: "Братья и сестры!" А закончил словами, которые уже были сказаны в храме народными пастырями: "Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!"