Газета Завтра 889 (48 2010) - [10]

     И вдруг, в 1990 году прихожу домой к Проханову поговорить о будущей работе в формируемой им газете "День" — и встречаю там Женю Нефёдова. Сразу после разговора о будущей газете перешли к делу. Первым написал заявление на работу Нефёдов, и был оформлен приказом по газете "День" номер два, следом — я, под третьим приказом. Дальше редакция разрасталась, Проханов собирал опытных газетчиков. Поэтому и я, и Женя поначалу были на совсем других должностях. Но эти опытные газетчики один за другим быстро разбегались — тем более, почувствовав протестный боевой характер издания. А мы — второй и третий номера, не говоря уже о первом — самом Проханове, так и работали дружно все двадцать лет. Осенью уже не раз говорили с Женей, как провести наш юбилейный вечер газеты "День". В декабре исполнится ровно двадцать лет первому пробному выпуску. Он готовил свою программу "Русского смеха". И неожиданный, страшный финал. Теперь уже навсегда двадцатилетие газеты будет соединяться с гибелью её второго номера. Его пост в газете "День", а потом и "Завтра" был наиглавнейший. Начинали читать с прохановской передовицы, потом читали на восьмой полосе "Евгений о неких", потом уже весь номер.

     Не скрываю, как критик я больше всего ценил его блестящие пародии. Женя был пародист от Бога. Он блестяще выхватывал из стихотворения того или иного поэта какую-нибудь характерную черточку, особенность, и развивал её в полный рост. Он замечал иные небрежности и корявости, и так их расцвечивал, что автор на всю жизнь отучался от своих слабостей. Он был своего рода литературным критиком, ибо умелая яркая пародия — это анализ всего творчества поэта. Вот уже 14 лет выходит газета "День литературы", и в каждом номере её на восьмой полосе — пародия Евгения Нефедова. Сто семьдесят номеров, сто семьдесят пародий. Вышло уже две полноценных книги. Это тоже был пост Нефедова — восьмая полоса газеты "День литературы". Иногда он уставал, бывал в отпусках, гостил у дочери. Но как достойный представитель школы советской журналистики, он знал, что бы ни случилось, газета должна выйти, пародия должна быть написана.

     И сколько же таких боевых постов было у нашего надежного товарища и друга Евгения Нефёдова?!

     И вот наше живое общение в прошлом. Впрочем, пока сам я живу, буду вспоминать и о нём, общаться с ним. Потому что "жало смерти" бессильно против человеческой памяти.

Владимир Бондаренко

      Я ОЧЕНЬ СИЛЬНО ПЕРЕЖИВАЮ уход Евгения Нефёдова. Для меня он был символом редакции "Завтра". Мы всегда были с ним одном ополчении, в одной шеренге, даже родились в один год, следующий после Победы.

     Нефёдов первый встретил меня ещё в редакции газеты "День", дал мою довольно грубую графику на целую полосу.

     Всякая редакция — это империя. На планёрках мы сидели вместе, в самой дальней провинции этой империи, на диванчике. За его широкой спиной было удобно, уютно, можно было порисовать, помечтать.

     Редакция — это и дом, в котором обязательно имеется свой истопник. Таким истопником и был Женя, он годами поддерживал огонь в редакционном очаге. На нём долгое время и держалась редакция. В последние годы, уйдя с поста ответственного секретаря, он стал часовым. Проханов — это пост №1, а Женя — это был пост №2. Многие так и читали "Завтра": сначала прохановскую передовицу, затем нефёдовскую колонку. И сегодня часового не стало. Он не ушёл со своего поста, но погиб на службе.

     После кончины Евгения я перечитал его книги. Великолепное чувство слова. И чутье на слово. Вспоминаю, как мы были в Киеве во время противостояния Ющенко—Янукович. Как забегали местные пиарщики, ловкие, мобильные ребята, когда Женя буквально за полчаса на суржике накидал большое количество качественного текста, — они просто были потрясены.

     Нефёдов был тонкий лирик, и он был прекрасный юморист, сатирик. Сегодня многие люди не склонны к смеху, более того, смех зачастую воспринимается как синоним слоя, для которого нет ни идеалов, ни святынь. Для Жени, острослова и балагура по жизни, смех был оружием, которым он разил своих идейных оппонентов.

Геннадий Животов

      В СИЛУ ВОЗРАСТНОЙ ДИСТАНЦИИ, разницы характеров и интересов — не друг, по многим вопросам — не единомышленник, но так уж получилось, что за двенадцать лет знакомства и восемь регулярного, почти каждодневного общения невозможно было иначе относиться к Евгению Андреевичу, нежели как к родному человеку. И уход его — это факт моей жизни, будто из поля зрения исчез некий значимый элемент.

     Даже ругаться с ним получалось почти по-семейному. Тем более, Нефёдов мог устроить мастерский разнос: "Так газету не делают!" — но уже через полчаса беседовал с тобой как с любимым племянником.

     Человек был многомерный, артистичный, самолюбивый. Любимые книги, которые способен был цитировать наизусть целыми блоками — "Тёркин", "Мёртвые души" и "Похождения бравого солдата Швейка". На Швейка даже чем-то был похож.

     Мировоззренчески Нефёдов, пожалуй, не был ни сталинистом, ни адептом красно-комиссарского экстрима, а принадлежал к редкой ныне линии романтического советизма. Гагарин, Фидель и Че, "Любовь, Комсомол и Весна". При этом русская тема — для него была очень важна, и "модернистские" и "постмодернистские" сюжеты, возникавшие в газете, были для него непонятны и неприятны в значительной степени именно как нерусские или недостаточно русские.