Газета Завтра 888 (47 2010) - [28]

     В девяностые — да во многом и сейчас — была не только безъязыкая улица, был птичий язык самоназначенных экспертов, был язык официоза, был язык высокой науки. Но не было совместного языка самоописания общества, который был бы приемлем не просто для теоретиков, а с которым могло бы работать общество. Сегодня в нашей стране вновь начало складываться не просто классовое, но сословное общество, а инструментарий для анализа был изъят. Одно время все бросились читать великого социолога Макса Вебера, при этом его главная работа "Хозяйство и общество" в России до сих пор не издана!

     "ЗАВТРА". Стратегия выхода из-под монополии "хозяев дискурса", как правило, зачастую сочетается с эпатажем. "Праксис" же работает спокойно, нешумно.

     Тимофей ДМИТРИЕВ. У нас свой путь. Мы хорошо представляли, как устроено профессиональное сообщество людей, которые притязали на владение философским знанием. Подчёркиваю: именно притязали, но не владели. Смысл эксперимента, который мы затеяли, заключался в попытке апробировать какие-то новые социально значимые практики — как можно в обществе, где весьма жёсткий неолиберальный антисоветский климат, построенный по прошлой иерархической системе со стратегиями исключения, диффамации и т.п., делать свои проекты, отвечающие нашему представлению об интеллектуальной работе. И в то же самое время не пытаться вставать по стойке "смирно" при словах "Философия", "Культура" — чем у нас грешат многие представители академических научных кругов, для которых занятие определённого рода интеллектуальными практиками действительно является формой сакральной, а не операциональной. Ведь этим блокируется возможность социально-технологического применения знания.

     Существовало сословие "посвящённых", которые притязали на то, что обладают сакральным знанием и правами на его эксклюзивную интерпретацию. И делали всё, чтобы оно оставалось тайным. Именно поэтому радикальное просвещение — не в смысле идей Кондорсе и Дидро, а в смысле взлома этих самоназначенных монополий, что происходит не посредством скандала, а за счёт выверенной, тщательной работы.

     Иван ФОМИН. Сначала Гуссерль и Хайдеггер были доступны только в интерпретации отдельных уважаемых людей. Собирались полные поточные аудитории, лекции записывались на диктофоны. Потом люди сами стали читать тексты, в том числе и на иностранных языках. И очень часто я слышал такие реплики: "Ёлки-палки, это же нормальные понятные тексты, нет никакой эзотерики", то есть не было ничего такого, что порой нагнеталось трансляторами…

     У нас зачастую господствует ретроспективный взгляд. Величие Маркса не в том, что он — "основатель марксизма". Это музеализация актуального автора, который предлагает инструментарий работы с тем, что происходит за окном. Маркс не стал заниматься копанием в белье Гегеля, Фихте и Фейербаха, но свои знания обратил на анализ современных ему ситуаций, проблем его общества, на то, что его окружало. Он попытался систематизировать, упорядочить, выстроить стратегии дальнейшего развития. Это и есть то, что нам сейчас нужно. Нам нужен анализ современности.

     Олег КИЛЬДЮШОВ. Тогда действительно многие интеллектуалы вставали при слове "Хайдеггер", но операционально работать с ним не могли. А ведь тот же Хайдеггер предложил радикальную критику современности, западного Модерна. Но перевести ее на язык актуальной социальной критики в наших широтах никто толком не умел. Так, в начале девяностых я показал одному самоназначенному специалисту по Хайдеггеру некий текст под условным названием "Социология Мартина Хайдеггера". Он меня просто послал, заявив, что у Хайдеггера нет никакой социологии. То есть он не мог работать с философскими текстами иначе, кроме как повторяя, словно мантры, хайдеггеровские цитаты, — не говоря уже об экспликации радикальной социальной критики Модерна. И это было довольно типично. Но как только тексты классики стали широкодоступны — а "Праксис" активно поучаствовал в этом — исчезла монополия подобных самоназначенных инстанций.

     В этом смысле радикальное просвещение — это демократизация. Если либерализм — игра богатых и образованных в свободу для себя, то демократия — это интересы большинства. После либерального приходит демократический дискурс. Это означает максимальное расширение доступа для каждого — кому это интересно, кто проходит минимальный образовательный ценз, тот может освоить эти тексты. Это демократизация поля интеллектуального производства. Это наше кредо.

     "ЗАВТРА". Демократизация — это хорошо, но сегодня читательское поле объективно сужается.

     Иван ФОМИН. Это не столько опровержение нашей позиции, сколько её подтверждение. Естественно, реальные социальные процессы идут по запаздывающей траектории по отношению к интеллектуальным процессам. Сейчас в смысле массового образования и просвещения мы пожинаем плоды той интеллектуальной политики девяностых, против которой, в частности, выступает "Праксис".

     Современную ситуацию часто описывают как уникальную — мне кажется, что это неисторично. Возьмём Россию после Смутного времени, или период Гражданской войны, или же Германию после Тридцатилетней войны — запредельная атомизация, нации не было, выжженное поле. Тем не менее законы физики или социальной жизни никто не отменил. Убеждён, что, несмотря на произошедшие катастрофы, русский мир существует, у него есть свои уникальные интересы. Проблема в том, чтобы их адекватно выразить, опираясь на реальные социальные потребности людей. Этим мы и пытаемся заниматься.