Газета Завтра 873 (32 2010) - [29]

     О безумие большого города, вечером

     Жалкие деревья у черной стены,

     В серебряной маске сверкает глазами Зло,

     Свет магнитным бичом гонит цементную ночь:

     Расползается гул вечерних колоколов.

     Шлюха в ледяных судорогах рожает мертвого ребенка.

     Хлещет лбы одержимых бешеный Божий гнев.

     Пурпурная проказа. Голод разъедает зеленые глаза.

     О ужасный хохот золота...

      ("К тем, кто молчит")

     Verwesung (разложение), одно из предпочтительных слов Тракля, стало его стилистическим принципом. Девять строк данного стихотворения не выражают сколько-нибудь организующего взгляда на "большой город". Каждая строка никак специально не связана ни с предыдущей, ни с последующей, фиксированный пейзаж, образ, метафора, действие изолированны и сопряжены только общим пространством негатива. Холод, голод, гнев, хохот, проказа, смерть функционируют независимо и, более того, раздроблены маньеристскими эпитетами (серебряный, магнитный, цементный, пурпурный). Образная изысканность оттеняет ужасную суть диссолюции:

     От рук нимфы веет мраком

     Смерти, и к багровым грудям присосались

     Гниющие губы, и в черной щелочи

     Скользит влажный локон солнечного юноши.

      ("Меланхолия")

     Понятие Verwesung нельзя передать на другом языке, и здесь необходимо учитывать интерпретацию, которую дал Хайдеггер в двух своих эссе о Тракле. Хайдеггер производит Verwesung от готского wisan (быть). Отсюда существительное das Wesen (сущность, бытие, экзистенция, креатура). Понятно, что "разложение" или "распад" неадекватны Verwesung, поскольку они могут относиться к частям какого-либо целого, к состояниям кризисным и временным. Здесь же имеется в виду сердцевина мировых данностей. "В поэзии Тракля проступает умирание формы, сути человеческого рода". Действительно, весьма часто встречаются следующие определения: "раса умирающая", "раса дегенеративная", "сенильная раса" и т. п. Вот строфа из "Песни смерти на семь голосов": O des Menschen verweste Gestalt...

     О распадающаяся структура человека,

     Соединенная из холодного металла,

     Ночи, ужаса потонувших лесов

     И раскаленной ярости зверя...

     Подобные образы вполне созвучны современным литературным и психологическим представлениям о человеке. Слово Gestalt в известной мере соответствует нетленной и неуничтожимой "форме" в аристотелевском смысле. Эта форма разлагается, лишенная энергии своей небесной инициативы. Следовательно, Тракль постулирует не частичную инволюцию, не моральную или религиозную деградацию, но кризис онтологический. К такому выводу приходит Хайдеггер, причисляя Тракля к поэтам "заката культуры" — Гельдерлину, Ницше, Рильке.

     Онтологический кризис обусловлен прекращением божественного влияния на этот мир или, говоря осторожней, на человеческое бытие. "Отсутствие Бога, — пишет Хайдеггер, — означает, что никакой Бог не ориентирует видимо и ясно людей и вещи на себя и не направляет, исходя из такой ориентации, историю мира и пребывание человека в этой истории. Но еще худшее означает отсутствие Бога. Не только боги и Бог исчезли, но и сияние божества погасло в истории мира".

     Geistliche Dammerung. Это часто встречается у Тракля. Мир погрузился в "духовные сумерки". Разорвалась нить времени, на которую когда-то нанизывались, подобно драгоценностям, интенсивные переживания и события. В этих сумерках обостренно подозрительно слышится всякий дружеский голос и за всякой нежной лаской ощущаются расчетливые когти, люди рассыпаются на статистические единицы, а единицы, затем, на серии комплексов и синдромов. Политические торнадо, экономические трясины, человеческие массы рассеиваются в немыслимых пульверизациях и вновь собираются наподобие аллювиальных образований.

     Ваши большие города

     каменно вздымаются

     в равнинах.

     Так бессловесно тянется

     Безродное...

     . . . . . . .

     Ваши умирающие народы!

     Белесые волны

     распыляются в берег ночи,

     Падающие звезды.

      ("Запад")

     Чувствовать себя атомом в раздробленности такой волны и, вместе с тем, сознавать враждебное присутствие внутреннего пространства, смутной неповторимости — судьба человека новой эпохи. Понятно, почему Хайдеггер столь акцентировал Тракля: в его поэзии "заброшенность" (Geworfenheit) не просто одна из категорий бытия, но бытие само по себе.

     Вечером превратился отец в старика. В темной комнате окаменело лицо матери, и мальчика придавило проклятье вырождающегося рода. Иногда вспоминал он детство, заполненное болезнью, ужасом и тьмой: когда-то он потаенно играл в звёздном саду или кормил крыс во дворе. Из голубого зеркала проступил узкий силуэт сестры, и мальчик упал как мертвый в темноту. Ночью его губы раскрылись, словно красный плод, и звёзды заблестели над его бессловесной печалью. Его сновидения заполнили старый отцовский дом. Вечером он шел на разрушенное кладбище или с любопытством созерцал в морге зеленые пятна разложения на красивых руках... ("Сон и помрачение")

     Здесь наблюдается полная онтологическая неопределенность: сон и явь, движение и неподвижность, прошлое и будущее смешаны в галлюцинативном мареве. Неопределенно, сомнамбулически проявлено существо, названное "мальчиком". Его свободное сознание, еще не разорванное ежедневностью, открыто смерти как единственно возможной реальности. Хотя и не очень-то благодарное дело — выискивать в поэзии метафизические схемы, однако можно отметить более или менее направленную тенденцию Тракля от полного ничто (обычная жизнь, занятия, суета) через онирические пространства (сновидения, фантазмы, дизъюнкция чувственных данных) в грандиозную вселенную смерти. Эти три континуума, три дистанции, три приближения пересекаются, диффузируют, совпадают: