Газета Завтра 863 (22 2010) - [5]

     Михалков, кстати, и внешне немного смахивает на поздние портреты Федора Васильевича.

     Про талант Михалкова как кинематографиста пусть рассуждают киноманы. Голубой период, розовый период… Плодотворное сотрудничество с Александром Адабашьяном и Павлом Лебешовым — все это наполнено смыслом, драмой, воспоминаниями. Однако, невозможно игнорировать тот факт, что по странному стечению обстоятельств именно после 1991 года, то есть после уничтожения СССР — Никита Михалков перестал слыть великим режиссером. Его актерские работы по-прежнему были блистательны, но вот о качестве фильмов, снятых Михалковым после "Урги", "очень можно поспорить", что, собственно, и происходит.

     Как получилось так, что один из творцов советского культурного ренессанса, автор минималистских, обостренно драматичных "Пяти вечеров" — превратился в нечто иное? Стал напоминать ловкого повара, пекущего пышные многоэтажные торты с кремовыми вензелями?

     Но — скажете вы — Михалков не исключение. После 1991 года вся культура провалилась в тартар…

     Да, с крахом империи исчезло общее культурное пространство, разбилось на сотни осколков. В обществе пропала, так сказать, смысловая гравитация; растворились интегральные мифы, а вместе с ними пропали их величественные оппозиции. Распались иерархии, ухнули в бездну критерии оценки искусства.

     Заодно потерпела крах вторая по мощи киноиндустрия мира. Отечественные фильмы из-за отсутствия финансов перестали снимать, многие режиссеры наглухо замкнулись в себе.

     Остатки советских мощностей продуцировали чудовищные "комедии", отдающие такой пошлятиной, что в кинотеатрах начинали чихать тараканы. Именно в этих лентах так бездарно засветился и, увы, израсходовался замечательный актер Александр Панкратов-Чёрный. А между тем, Голливуд своей обволакивающей патокой залил все имеющиеся лакуны, забил собой все живые поры, все экраны и мониторы.

     К середине 90-х из лексикона кинематографистов исчезло понятие "большое кино". Вернее, оно стало прилагаться исключительно к заокеанским фильмам, к западным блокбастерам, величие которых определялось порой не содержанием, а высотой кассовых сборов.

     На этом безрадостном фоне Михалков со своими несколько утомленными жизнью цирюльниками и порядком упрощенной "русской идеей" выглядит подлинным локомотивом российского кинематографа. Последние ленты Михалкова могут казаться искусственными и неубедительными, но зато они претендуют быть чем-то значимым в жизни общества. В самой этой претензии состоит главное достоинство Михалкова и главная для него опасность. Не решить поставленную задачу — значит, провалиться, обанкротиться, а снизить планку — значит, потерять себя, превратиться в часть "жадной толпы". Организационная и общественная деятельность не дают сосредоточиться на кино, а честолюбие и амбиции не позволяют Михалкову сбить градус своих притязаний.

     То, что Михалкову постоянно вменяется в вину — а именно, аккумулирование огромных финансовых средств и бросание их в топку очередного, по факту спорного, фильма — является закономерным явлением. Михалков - флагман, витрина сегодняшнего российского кино. Как бы к нему ни относиться — это такое самоходное гусеничное устройство, которое выдви- нулось на передовые линии обороны. Танкетки, телеги, полевые кухни и "хрусталев-машины" остались в глубоком тылу.

     Те, кто из либерального лагеря мстительно кричат сейчас: "Акела промахнулся!", вряд ли могут предложить сегодня реальную альтернативу весьма дорогому Никите Сергеевичу.

     Счастливая особенность Михалкова, доставшаяся ему по наследству, — это умение играть по чужим правилам. Способность по ним не только играть, но и выигрывать. Именно это качество делает Михалкова выдающимся деятелем наших дней. И… величайшим конформистом и царедворцем.

     Подобно герою Николая Лескова, который "пережидил всех жидов", наш Никита Сергеевич, если надо, способен перегламурить любой гламур, но в то же время есть у него за душой что-то свое, сокровенное, затаенное, цельное и неразменное. То, что позволило ему на разгромном Пятом съезде кинематографистов дать отпор орущей перестроечной кодле, которая по отмашке Александра Яковлева чуть ли не рвала зубами поверженного Сергея Бондарчука. То, что позволило отодвинуть от кормушки московского отделения Союза кинематографистов "ослов и лилипутов", активизировав дремавший человеческий потенциал. Кому бы еще удалось перетянуть на свою сторону разуверившихся, нищих, униженных творческих людей из русской глубинки? Хитрости, аппаратной ловкости и человеческого обаяния для такого трудного дела явно недостаточно! Значит, есть еще что-то, кроме самолюбия и артистического эгоизма…

     Вырезки из трудов Ивана Ильина, общие рассуждения об "исторической России", дежурные панегирики Петру Столыпину — по всей видимости, не приближают нас к подлинному Михалкову. Православие? Самодержавие? Народность?

     Что касается первого пункта, то мы знаем, что Никита Михалков, ежели его вдруг ударят по щеке, — ничуть не подставит вторую ланиту, а, напротив, вломит обидчику пару раз с ноги. Скорбим, но осуждать не смеем!