Газета Завтра 847 (6 2010) - [2]

     Эти зарубежные заказы: не турбин для атомных лодок, но турбогенераторов для нужд энергетики, — спасли завод. Всё, что уцелело в индустриальной России после "гайдарова побоища" и продолжает работать, уцелело за счет "внешнего рынка", за счет гения русских управленцев, шагнувших из гарантированного планового хозяйства СССР в "мировой беспорядок". Так рыбы, для которых иссох океан, выползали на берег, ломали плавники, окровавленные, двигались в леса, превращаясь в новые жизнеспособные виды.

     Зарубежные заказчики требовали высоких стандартов, превышающих возможности одряхлевших предприятий. Рухнуло отечественное станкостроение. Советские станки износились. Пришлось приобретать станки в Японии, Германии и Италии, работающие подчас на абсолютно новых физических принципах. Эти станки видны сейчас на заводе. Среди угрюмых, полуизношенных агрегатов, старомодных фрез, резцов и сверл вдруг озарится стеклянным кристаллическим блеском лазерный станок, заиграет в сверкающих лучах драгоценная деталь. Эта "инкрустация" новизны в утомленную материю традиционного производства определяет сам тип модернизации. Точечное вкрапление, трансплантация отдельных органов в тело утомленной индустрии. Локальное обновление, акупунктура, стимулирующая всю органику старомодного производства. К 2011 году директор завершит на всех участках, по всей технологической цепочке эту "инкрустацию", которая обеспечит синхронное увеличение качества и производительности. Но он мечтает о "Заводе XXI века", в котором осуществится полное замещение омертвелых тканей новыми техническими организмами, "хайтеками", которые невозможно срастить с нынешним морально изношенным производством.

     Организационная модернизация — не менее мучительный процесс. Чехарда реорганизаций не кончена. То завод входит в группу "Сименс". То его "заглатывает" Потанин. Теперь он, кажется, нашел свое устойчивое место в системе "Силовые машины" Мордашова. Оставшиеся от разгрома предприятия судостроительной, самолетостроительной, двигателестроительной промышленности сводят в корпорации, которые оказываются неэффективными, проедают огромные деньги впустую. Напоминают время, когда семь бедных колхозов объединяли в один беднейший.

     Новые принципы организации, вертикальные и горизонтальные связи, гибкое взаимодействие, способность к организационной трансформации — это целая культура, нам во многом неведомая, рожденная и отшлифованная в "рынке", который "вытачивал" её десятилетиями.

     Как поставленного к новому станку рабочего превратить в творца? Как сделать, чтобы его воля, страсть и разум не стали придатком к "высоким технологиям", а превратили "высокие технологии" в инструмент достижения высоких моральных целей?

     На вопрос, как Максимов понимает модернизацию, он ответил: "Конечно, техническое переоснащение. Конечно, организационное преображение. Конечно, достойная зарплата. Но не менее важно — атмосфера высокой духовности на заводе, в городе, во всей стране. Возвращение народу великой идеологии, сверхзадачи, мечты. Всё, что присутствовало в советское время".

     Рабочий, управляя лазерным японским станком с компьютерной программой, сосредоточенный на вытачивании детали сложного профиля, откладывая заработанные деньги на покупку "Фольксвагена", должен ощущать осмысленность и красоту сверхсложного изделия. Грозное великолепие русской подводной лодки. Мировое пространство борьбы и соперничества, в которое он вносит свой посильный вклад, отстаивая безопасность Родины, служа великому Русскому Делу.

     Сейчас это ощущение во многом утеряно. Страна лишена идеологии, исчезло чувство великой артели, нерасчленимого Общего Дела. В обществе царят эгоизм и разобщенность. Телевидение днем и ночью сеет в душу тьму, страх, низменные инстинкты, подвергает человека постоянному насильственному воздействию, "демобилизует" волю и разум. Пусть сторонники "бархатной", не сталинской модернизации добиваются хотя бы того, чтобы с человека было снято это тотальное "демобилизующее" облучение, превращающее его в бездуховную песчинку.

     "И конечно, напрасно мы в СССР отвергли церковь", — говорит директор Максимов. Возвращая моральное, духовное начало в цеха, где проходит "модернизация", он возрождает советские традиции, собирая коллектив вокруг знамени завода, фотографируя на фоне этого знамени "передовиков производства". И одновременно замышляет возведение на территории завода православной часовни.

     В Калужской области происходят два встречных процесса. Идет всесторонняя техническая "вестернизация", перемещение с Запада на русскую землю целых производств и технических укладов. Что, казалось бы, говорит о победе "западников" и "рыночников" в споре со "славянофилами" и сторонниками "особого русского пути". Но одновременно повсюду открываются монастыри, возводятся часовни и храмы, и неповторимое русское православие обретает все новых подвижников. Два этих процесса встречаются в русском человеке, складываются в сложный, еще не выясненный орнамент переживаний. Он — несомненный "западник", когда стоит в белоснежном комбинезоне с фирменным знаком на английском или немецком языке, обслуживая "танцующие роботы", осваивая технологии "двадцать первого века". И он — несомненный славянофил, когда молится в храме на Рождество или Пасху, венчается, крестит детей, прикладывается к чудотворной иконе.