Газета Завтра 834 (46/2009) - [4]

К 1988 году наша рафинированная интеллигенция соорудила культ Бахтина. Аверинцев не хочет напрягать отношения с этой стратой. Не хочет он напрягать отношения и с западными кругами. С тем же Витторио Страда, например, он поддерживает хорошие человеческие и рабочие отношения. Но что делать, если "перестройка" превращает у тебя на глазах изыски Бахтина в большую и омерзительную политику? Ту самую, про которую сказано: "Ваше время и власть тьмы"?

Говорите вы Тьме — "да" или "нет"? В 1988 году такой вопрос встал ребром для каждого. Аверинцев — тихий и деликатный человек — не мог не сказать свое тихое и деликатное "нет". Он проявил при этом и предельную осторожность, и ум, и свойственный ему особый такт. Но это никоим образом не уменьшало силу произнесенного "нет". Скорее, наоборот.

Написав статью "Бахтин, смех, христианская культура", Аверинцев направляет эту статью (не оставляющую камня на камне от всей концепции Бахтина) в альманах "Россия/Russia", издаваемый в Венеции не без поддержки уже знакомого нам господина Страды.

Посылая свою статью именно в это издание, Аверинцев решает несколько задач. Он, прежде всего, сохраняет отношения со Страдой и его кругом.

ОСТОРОЖНОСТЬ? КОНЕЧНО! Осторожность — неотъемлемая черта характера Сергея Сергеевича. Он совершенно не хочет "дразнить гусей". И посему кладет на стол "гусям" свой текст! Как бы говоря при этом: "Я, знаете ли, не могу молчать. Но если вам этот текст категорически неудобен — не печатайте. Только вот…"

Переходя от "знаете ли" к "только вот", Аверинцев не только сохраняет отношения со Страдой, но и ставит Страду в ситуацию цугцванга. В самом деле, те самые "гуси", которых Аверинцев не хочет "дразнить", не могут не понимать репутационных последствий отказа от напечатания статьи "самого Аверинцева". Так что, помимо осторожности, Сергей Сергеевич проявляет еще и незаурядную способность к ведению азартной игры — причем игры политической. Ведь что значит напечатать статью против Бахтина в альманахе, опекаемом Страдой? Это значит "атаковать врага на его территории". Корректно ли говорить о том, что Аверинцев атакует Бахтина как врага? Пусть читатель сам вынесет вердикт. Я же лишь предоставлю материал для вынесения оного.

Статья С.С.Аверинцева "Бахтин, смех, христианская культура" была впервые напечатана в №6 альманаха "Россия/Russia" за 1988 год. С чего начинает Аверинцев статью? С адресации к Рабле: "Это не статья о Бахтине. Это разросшаяся заметка на полях книги Бахтина о Рабле" .

Тем самым, задается неявная, но понятная для серьезного читателя преемственность по линии "Лосев — Аверинцев". Задав такую преемственность, Аверинцев отмежевывается от постмодернистской всеядности. Неслучайным образом апеллируя к роману Умберто Эко "Имя Розы", он заявляет о своем отказе поклоняться тому духу игры, которому поклоняется Эко. Что противопоставляет Аверинцев отвергаемому им духу игры? Дух некоей наивности, без которой, как он утверждает, "обсуждение вещей духовных и жизненных рискует превратиться в интеллектуальный парад" .

О чем же вопрошает дух наивности, призванный себе на помощь Аверинцевым? О том, как сказанное у Бахтина о смеховой культуре, карнавализации, мениппее соотносится с "правдой старой традиции" . Какой же именно старой традиции? Той, говорит Аверинцев, "согласно которой Христос никогда не смеялся" .

В дальнейшем, следуя Аверинцеву, мы будем называть книгу Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" — ТФР. Вот какой фрагмент из ТФР предлагает к рассмотрению Аверинцев, противопоставляя восхваляемую Бахтиным смеховую культуру — "правде старой традиции":

"В противоположность смеху средневековья серьезность была изнутри проникнута элементами страха, слабости, смирения, резиньяции, лжи, лицемерия или, напротив, — элементами насилия, устрашения, угроз, запретов. В устах власти серьезность устрашала, требовала и запрещала; в устах же подчиненных — трепетала, смирялась, восхваляла, славословила. Поэтому средневековая серьезность вызывала недоверие у народа. Это был официальный тон, к которому и относились как ко всему официальному. Серьезность угнетала, пугала, сковывала; она лгала и лицемерила; она была скупой и постной…" (ТФР, стр. 105).

Я надеюсь, что читатель не забыл о том, что именно, по мнению Юлиана Семенова, вызывало у Суслова недоверие к Бахтину. То, что Бахтин "бьет аллюзиями". В приводимой Аверинцевым цитате из Бахтина аллюзия и впрямь носит достаточно очевидный характер. Серьезность — это "совок". Это партийное советское начетничество, которому не верит народ.

Да за одну такую аллюзию "приличные люди" могли простить Бахтину все его антисемитские заходы: "Плевать на антисемитизм! Какой блестящий удар наносит этот антисемит по ненавидимой нами совковой серьезности! Он трижды прав! По этой серьезности надо бить смехом! Бить и бить, пока не рухнут строй и страна!"

Только ли страна и строй? Если бы Бахтин всего лишь "бил аллюзиями" по СССР и советскому строю, то Лосев и Аверинцев не стали бы "бросаться грудью на амбразуру". Но они понимали, что Бахтин бьет и по церкви, и по абсолютной монархии (чья легитимность через институт помазанничества задается именно церковью), и по Идеальности как таковой. А Кожинов и прочие этого не понимали и не понимают до сих пор? А как это можно не понимать? Если черным по белому написано о СРЕДНЕВЕКОВОЙ СЕРЬЕЗНОСТИ! СРЕДНЕВЕКОВОЙ! Что? Написанное касается только католической церкви? С чего вы взяли? А как быть с особо акцентируемой (сотни томов об этом написаны) средневековой серьезностью именно русского православия? А также с византийской средневековой серьезностью? А как быть с литургией, с церковной службой? Если серьезность — это болезнь, то для излечения церковного богослужения надо вносить и в него здоровое карнавальное начало?