Газета Завтра 828 (40/2009) - [31]

Полчаса длилась церемония. И все это время лил дождь. Космические потоки воды обрушились на землю. Что смывала стихия? Предположу, ответ на вопрос моего старшего брата.

Наталия Бессмертнова принадлежит к тому типу балерин, дыхание Ангела в которых было очевидно современникам. Кроме того, ее отличали уникальные внешние данные. Иконописное лицо с бездонными, чуть тронутыми скорбью глазами, хрупкая фигура, удивительные по выразительности своей удлиненные руки с узкими висячими кистями… Все вместе пробуждало в моем воображении мистические образы лермонтовской Бэлы, царицы Тамары из "Демона", врубелевской Царевны-Лебедя. Сама природа предопределила Наталии Бессмертновой участь идеальной романтической балерины. Такие редко приходят на землю. Ну, разве, чтобы засвидетельствовать живое воплощение чуда.

Я познакомилась с Наталией Бессмертновой в 1996 году. Майский теплый день. Я шла к хореографическому училищу и вспоминала свои детские впечатления. Смешно сказать, но при появлении Бессмертновой на телеэкране я закрывала лицо и завороженно смотрела через расставленные пальцы. Теперь мне предстояло знакомство вживую. Мое волнение было вполне естественным.

Здесь я должна сделать отступление. В марте 1995 года в Большом театре произошел раскол. Главный балетмейстер Григорович, главный художник Левенталь, главный дирижер Симонов из-за конфликта с дирекцией театра подали заявления об увольнении. Дирекция заявления приняла, потерла руки от удовольствия, и свора критиков как по команде закричала "Ату его!". Григоровича назвали "креатурой" советской власти, он мешал перейти в театре к рыночным отношениям. Григорович - зло для балета - заявила, среди других, и Майя Плисецкая. Григорович ушел. Бессмертнова - вслед за маэстро.

Итак, я подходила к училищу. Из-за руля джипа, автомобиль остановился напротив центрального входа, вышла Бессмертнова. Первое впечатление: конфликт. Конфликт "сильфидной" Бессмертновой с самой Бессмертновой. Наталия Игоревна приветливо заговорила со мной. И следующий конфликт. Сказать, что в ней не было ни тени позы народной артистки СССР, лауреата Ленинских премий, да просто гениальной балерины - это значит, ничего не сказать. Со мной разговаривала остроумная, веселая женщина. Верно, ее энергетика объясняла смысл поговорки: "хорошо дружить с богатыми и знаменитыми". На несколько счастливых лет у меня сложились с Наталией Игоревной отношения симпатий.

Мы часто созванивались. Реже встречались. Всякий раз я чувствовала, что заговорить с Бессмертновой о балетном прошлом было бы верхом бестактности. И мы не касались этой темы вообще. Как-то декабрьскими сумерками мы шли от метро "Театральная" в ЦУМ: Бессмертновой был нужен ковер, я искала рождественские подарки. Вдруг в сквере перед Большим Бессмертнова остановилась и задумчиво произнесла: "Как будто я здесь и не работала. Ты знаешь, мы с Григоровичем и пройти в театр не можем". "Вы-то и не можете?" - смешливо переспросила я. "У нас нет пропуска". И мы прошли в ЦУМ, не комментируя людоедские нравы чиновников от искусства.

Помню еще такой случай. После гастролей Кабалье в Москве я поделилась с Наталией Игоревной одной историей. Во время жутко пафосного концерта, что проходил в амфитеатре под открытом небом Египта, Кабалье исполнила арию и сошла со сцены, чтобы занять свое место в почетном первом ряду. Кресла этого ряда были установлены на деревянный настил, закрывающий не очень глубокий, но ров. И вот когда Кабалье, вся из себя примадонна, подошла к своему креслу и села, раздался устрашающий звук "крррр-р-р", настил треснул и провалился. В ответ Бессмертнова рассказала, как тоже едва не оказалась жертвой искусства. Ла Скала выступал в Большом. "Со сцены шел какой-то неземной красоты, нечеловеческий голос. Сцена была черна, задник черный, а еще говорят, что декорации Вирсаладзе мрачные! И я всё силилась всмотреться в темноту, увидеть, откуда же идет этот звук. Наконец, тонкий луч софита высветил белое, как мел, лицо Монтсеррат, и продолжал литься чудный, совсем нечеловеческий голос". Пока Бессмертнова всматривалась в "нечеловеческий голос", то чуть не упорхнула через барьер ложи бельэтажа. Сидящий за нею человек успел ухватить её за одежды. Ну, мы посмеялись, конечно.

Доступность Бессмертновой, простота ее сердца, отсутствие искривлённости души удивляли меня на протяжении всех лет знакомства. Но было у Бессмертновой качество, которое приводило в восторг. Это качество - ее бытийность. Она умела организовать быт и создать атмосферу комфорта. Одно нахождение рядом с ней защищало Кремлевской стеной. Как-то Наталия Игоревна пригласила меня в гости. Ей в голову не пришло остановиться взглядом на фотографиях, афишах; первым делом она "похвасталась" абажурами для бра в гостиной. Эти "граммафончики", надетые на высокие светильники в форме свечей, она смастерила сама. Она заразительно вкусно готовила и сервировала овальный стол в гостиной так, будто устраивала дипломатический прием. А чего стоили ремонты! Несколько раз я наблюдала, как Наталия Игоревна со старательностью первоклашки повторяла за рабочими названия шпаклевок, красок. Потом уезжала. Накатавшись по рынкам Москвы, она привозила целые короба. "Не, не то", - сетовали рабочие. И снова на рынок! Со стороны это выглядело комично. Однако работа шла всерьез. "Наталия Игоревна, - спросила я однажды, - а они вообще-то знают, что вы - прима Большого театра, слава русского балета?" Я не могу сказать с уверенностью, что Бессмертнова расслышала мой вопрос. Он не представлял для нее ни малейшего интереса.