Газета Завтра 816 (28/2009) - [39]

Погружаться в мир Диккенса - удовольствие. Реальный мир куда сложнее и жестче. А потому, воспользовавшись одной из присказок Сэма Уэллера, так же неразрывно связанного с Пиквиком как Санчо Панса с Дон-Кихотом: "Сперва дело, потом удовольствие", - поспешим обратиться к новой постановке.

Впервые спектакль был показан на Открытом фестивале искусств "Черешневый лес"; в театре его "прокатили" под занавес сезона; настоящие же премьеры пойдут осенью. Что же нового принес он не критикам и искусствоведам, а широкой публике? "Новаций" - немало, и среди них та, что сегодня весьма популярна, особенно у оперных режиссеров, - осовременивание действа. Достигнуто это просто: вместо дилижанса ввели двухпалубный автобус с транзистором, электробритвой и прочими современными мелочами заодно, а взамен получили массу удобств. Можно особо не напрягаться в костюмах и этикете, забыть, что для общества lady и gentleman слишком большая громкость - nonsense, можно для лучшего "паблисити" включать любые хиты, "Beatls", например.

Если все эти новшества ввести в современную инсценировку - куда ни шло. Указать - "по Чарльзу Диккенсу" - и дело с концом, а сетования о снижении вкуса игнорировать: о нем не спорят. Но текст Натальи Венкстерн приближен к языку Диккенса, языку Англии XIX в., и тут хочешь - не хочешь, а стране и веку соответствовать надо. Этого нет. Вдобавок спектакль насыщен пританцовками, трюками, стоп-кадровыми сценами, сработанными явно на зрителя, что сближает с show, причем не элегантным английским, а американским, рассчитанным явно на кассовый сбор. Да и остроты, которые в основном вложены в уста Сэма Уэллера, играющий его Михаил Трухин произносит чаще всего, обращаясь к залу, чем вызывает восторг публики, в большинстве, по-видимому, не искушенной знанием подлинника. Так не возвышают зрителя, а потакают ему.

Актеры, занятые в спектакле, - люди в основном молодые. У них хорошие лица, они легко двигаются и говорят. Но слово - диккенсовское слово - главным для них не является, они не проживают, не любят его. В основе игры - внешний рисунок, и почти ничего - изнутри. Даже известный артист Александр Феклистов, чей облик близок Пиквику, ничего сверх того к нему не добавляет. Ни наивной восторженности, ни горячего негодования, ни трогательного сочувствия. Трухин в роли Сэма Уэллера декларативен и публичен. Того шарма простого лондонского парня, веселого и находчивого, кого жизнь вышвырнула "вверх тормашками в мир поиграть в чехарду с его напастями", чье появление на страницах "Посмертных записок Пиквикского клуба" сразу сделало их одними из самых читаемых в мире, нет у Трухина и в помине. Но, может быть, в этом виновны не артисты, а постановщики спектакля - режиссер Евгений Писарев, художник Зиновий Марголин, художник-костюмер Леонид Алексеев, чьи догматы не дали возникнуть атмосфере радостного поиска, без чего немыслим органичный, яркий и в то же время психологически выверенный стиль игры такого спектакля?

Тем не менее, счастливые исключения имеются и здесь. И повинна в этом артистка Малого театра Евгения Дмитриева, сыгравшая Рейчел, сестру помещика Дингли-Делла мистера Уордля. Роль далеко не первой молодости леди с ее жаждой любить и быть любимой Дмитриева исполнила так, что добрый юмор Диккенса засверкал во всей красе, вызывая улыбку то веселую, то грустную, а то и сквозь слезы. В её Рейчел есть всё: наивно-трогательное желание нравиться, готовность к обману ("Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад!"), женская гордость, ежеминутно терзаемая сомнениями. Эксцентричный, ломкий, в пастельных тонах рисунок ее игры показался чем-то схожим с манерой исполнения Ренатой Литвиновой Раневской в "Вишневом саде", поставленном Адольфом Шапиро, - лучшей, на мой взгляд, женской роли в театре за последние годы. Верю, что Дмитриева еще не раз порадует нас интересными работами.

Игра Юрия Чурсина и Павла Ворожцова в ролях аферистов - Джингля и его напарника Троттера, предтеч литературных и реальных "героев" нашего времени, также впечатляет. Но внешность и костюмы, выбранные для них, так несообразно эпатажны, что даже доверчивый Пиквик никогда бы не решился пригласить на ужин Джингля, и приключения закончились бы, не начавшись. Так постановщики ставят подножки себе и артистам, которые лишаются возможности вдумчиво работать над ролью. Пара эта - яркий пример человечности мира Диккенса, где и проходимцы могут в чем-то превзойти людей "респектабельных". Верность Троттера своему товарищу восхищает не только писателя, но даже не склонного к сантиментам Сэма Уэллера. В спектакле на это нет и намека. Зачем? - это же так несовременно!

Новое обращение МХТ имени А.П. Чехова к Диккенсу сделало явным то, о чем стремились не говорить: театр многое утратил. Не только дух и мастерство МХАТ времен Станиславского, но и времен Ефремова, который сумел-таки сохранить атмосферу общедоступности и сопричастности. Об утрате говорят не только чуждые этому духу новые спектакли МХТ, но его рыночная политика и грустные глаза, глядящие с портретов старшей плеяды народных артистов в фойе МХТ. Надежд на то, что они будут востребованы, и театр поставит спектакль, подобный ефремовскому "Соло для часов с боем", остается всё меньше.