Газета Завтра 796 (08/2009) - [32]

И одному из полюсов многополярного мира.

На открытом пространстве сержант слеп, словно червяк,

У него нет ни карты, ни компаса, ни GPSа.

Но он упрямо стремится на юг, как матрос Железняк,

Который вышел к Херсону, хотя шел на Одессу.

Его путь тернист от горы к горе.

Только звезда, как вешка, горит на горизонте.

Он оказался пешкой в Большой игре,

Так говорит публицист Михаил Леонтьев.

Он идет мимо горных прозрачных рек,

Его ловит в прицел снайперша-эстонка.

Здесь через месяц растает снег,

А еще через месяц пойдет зеленка.

Он перешагивает растяжки нить

И движется дальше, не заметив ее.

Его не научили Россию любить

Глеб Павловский, Веллер и Соловьев.

Вьется его тропа вдоль отвесных стен,

Он спотыкается, разбивает колено,

По дороге он попадает в Кавказский плен,

А потом бежит из Кавказского плена.

И дальше идет совершенно один

Мимо длинной и узкой лощины,

Где грузины убивали русских и осетин,

А русские и осетины убивали грузинов.

Где-то там в дали Эрзурум и Карс,

А вокруг небеса, ледники и камень.

На него бросается снежный барс,

Но сержант душит его собственными руками.

Перелезая через очередной сугроб,

Где, как в болоте, тонут промокшие кеды,

Он встречает УАЗик, транспортирующий цинковый гроб,

Спрашивает — Кого везете? Ему говорят — Грибоеда.

Временами сержанта одолевают кошмары,

Возникают цветные трехмерные глюки,

Например, дворец царицы Тамары,

Из которого раздаются дикие страстные звуки.

Но сержант гонит от себя эти иллюзии,

Его не заманят в пропасть роковые красавицы.

Близка его цель — блаженная Грузия,

Не зря называемая всесоюзною здравницей.

Та страна, где пряник царит, а не кнут,

Где никто не жмется возле параши,

В той стране не сеют, не пашут, не жнут,

Там снимают кино, пьют вино и пляшут.

В той стране всем идет козырная масть,

Шипит хачапури, пенится Кинзмараули.

В той стране, каждый живущий — князь,

А каждый юноша — витязь в тигровой шкуре.

Там нет ни фурункулов, ни простуд,

Там круглый год девки ходят голые,

Там на кипарисах растет фаст-фуд,

А прохладные реки текут кока- колой.

Ему уже готовят торжественную встречу,

Стелют ковровую дорожку, как в Голливуде,

И, словно голову Иоанна Предтечи,

Ему подносят чизбургер на серебряном блюде.

Вот сидит он в Макдоналдсе, как Властелин Колец,

Пошла ему реальная пруха.

Вокруг него организуется Клуб одиноких сердец

Сержанта Глухова.

Но ему в то же время ставят в вину

На пространстве информационном

Тот факт, что он родную страну

Променял на банальный хот-дог с поп корном.

Одни говорят, что сержант Глухов — враг,

Безродный космополит и моральный калека.

Другие вздымают его, как флаг -

Вот, мол, поступок свободного человека!

А сержант Глухов, не будь дурак,

Переодетый в джинсы и свитер,

Вдумчиво кушает свой Биг Мак,

Он не похож на безродного космополита.

Он обещает вернуться когда-нибудь потом.

В Грузию собираются его родители.

И министерство обороны перестало настаивать на том,

Что он не сам ушел, а его похитили.

Суетятся у столика журналисты,

Едко пахнет хмели-сунели…

Когда русская армия войдет в Тбилиси,

Он первым будет расстрелян.

Анатолий Туманов АПОСТРОФ

Эрик Дэвис. "Техногнозис. Мир, магия и мистицизм в информационную эпоху" — Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008.

Эту книгу от издательства "УльтраКультура" ждали с середины 2006-го года. Интригующий анонс предвещал все ответы на самые актуальные вопросы, которые только могут быть заданы человеком информационной эпохи. И вот, когда книга уже издана, она может разочаровать русского читателя, и только по совместительству — пользователя интернета. Потому что русскому читателю свойственно требовать окончательных и категоричных ответов, чего от книги Эрика Дэвиса ждать не приходится. "Техногнозис" — энциклопедия противоречивых и двусмысленных мифов, связываемых с мифологией традиционной в западном самосознании. И противоположных тому, что является, а не кажется, мифом Традиции.

С одной стороны, изображается оптимистическая картина: как техника спасает и освобождает человека. В том числе — от потери смысла существования, представляя в новых формах первичные традиционные паттерны, — "модели" религиозных культов, духовной жизни, знания, превосходящие обыкновенный эмпирический (чувственный) уровень того, что необходимо для образования и становления.

С другой стороны, Дэвис то и дело возвращается к лейтмотивным для традиционалистов свидетельствам об общей деградации человеческого естества, что лишь отчасти компенсируется техническими достижениями. Но расплата за эти достижения покрывает все выгоды — автор постоянно повторяет тезисы о неумолимости технического прогресса "синхронного" с вырождением, в том числе вырождения социальных и государственных институтов, и самой культуры, должной насыщать технику смыслом.

Заметно также, что в описаниях человеческого тела как и с позиции современной науки, так и с традиционных, гностических и герметических доктрин, автор намеренно подытоживает материал релятивными заключениями. Неизменно порождающими зависть современного человека не к предыдущим поколениям, но к совершенству объектов техники, в сочетании с человеческим разумом дарующих телу — бессмертие. Уже физического, а не только духовного порядка. Дэвис не поясняет, останется ли при этом синтетическое существо человеком, и у нас есть все доводы, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно.