Газета Завтра 764 (28 2008) - [27]

Например, месторождения, переданные частному капиталу, эксплуатируются методом "снятия сливок", когда быстро вырабатываются лучшие участки с целью получения максимальной прибыли. И там, где можно было получить, скажем, 200 тысяч тонн нефти, получается 80-100 тысяч тонн, остальное переводится в разряд "неизвлекаемых" либо экономически необоснованных для добычи запасов. В результате разведанные запасы самых востребованных сегодня полезных ископаемых тают в России с катастрофической быстротой. Убытки только от этого процесса перекрывают весь заявленный рост ВВП. Но их, разумеется, никто считать не хочет.

Теперь по инфраструктуре российской экономики. Последние годы она приобретает всё более выраженный экспортно-сырьевой уклон. Уже объявлено о реализации таких масштабных проектов, как Северно-Европейский газопровод (СЕГ) по дну Балтийского моря, или нефтепровод "Восточная Сибирь — Тихий океан" (ВСТО). Ничего сопоставимого в перерабатывающих отраслях у нас нет и пока, судя по всему, не предвидится. То есть главная ставка в экономике уже сделана на экспорт сырья и — в значительно меньшей мере — на транзит грузов из Юго-Восточной Азии в Европу.

КОРР. Вы имеете в виду модернизацию железнодорожной системы Транссиб-Балтийское море с терминалами на Лужской губе под Санкт-Петербургом?

Д.Л.Да, конечно. Одновременно всё, что не имеет прямого отношения к экспорту российского сырья, либо не развивается, либо приходит в упадок. Колоссальные потребности отечественной экономики в инвестициях уже ни для кого не являются секретом. Однако они покрываются в лучшем случае лишь на треть и по преимуществу — за счет собственных средств самих предприятий. Взять хотя бы такую важнейшую инфраструктурную отрасль, как электроэнергетика. Во главе всё еще государственного РАО "ЕЭС России" стоит такой известный либерал-монетарист, как Анатолий Чубайс. И он говорит, что без инвестиций, в том числе государственных, наша страна уже в ближайшие годы столкнется с растущим дефицитом электроэнергии.

Конечно, если на протяжении пятнадцати лет в отрасль не вкладывалось практически ничего, за год-два ситуацию уже не исправить никакими деньгами. Несомненно, к собственно экономической инфраструктуре тесно примыкает инфраструктура социальная. Вернее, это — единая социально-экономическая система, которая сегодня балансирует на грани разрушения. Прежде всего я имею в виду сферу жилищно-коммунального хозяйства, реформа которого практически перелагает все расходы по его поддержанию и развитию на плечи населения. Которое при нынешнем уровне своих доходов физически на это неспособно.

КОРР. Говорят, что многим гражданам России в скором времени придется выбирать между голодной смертью в оплаченной квартире и холодной смертью на улице.

Д.Л.Полностью исключать подобное, разумеется, нельзя, но я полагаю, что на дворе всё-таки двадцать первый век, а не шестнадцатый. Поэтому более вероятна другая перспектива: когда ЖКХ повсеместно начнет идти ко дну, государство бросит на его спасение всё, что будет возможно, — вспомним хотя бы поведение наших властей по ходу пресловутой "монетизации льгот" или завоз чугунных батарей отопления в размороженные населенные пункты самолетами и вертолетами МЧС. Но подобного рода казусы лишний раз подтверждают ущербность главной установки правительства: будто общество существует для экономики, а не экономика — для общества.

И в этой связи я вернусь к ответу на поставленный вами вначале вопрос о "социально-экономическом парадоксе". Главная беда современной России — именно в социальном измерении экономики, где реализуется модель, которую я называю моделью самовоспроизводящейся бедности.

КОРР. Дмитрий Семёнович, за таким непростым названием наверняка скрывается много интересного. Если можно, расскажите об этой "самовоспроизводящейся бедности" подробнее. Она что, и вправду воспроизводится сама по себе, без всякой посторонней помощи — скажем, правительства РФ, международных финансовых институтов и так далее?

Д.Л.Нет, конечно — речь идёт о бедности, самовоспроизводящейся именно в тех социально-экономических условиях, которые заданы нашим государством. Хорошо известно, что единица произведенного национального богатства в нашей стране оплачивается в 2-3,5 раза дешевле, чем в развитых странах Запада. Во многом это следствие обозначенного выше экспортно-сырьевого крена российской экономики, при котором доля добавленной стоимости оказывается чрезвычайно низка. Но надо еще понимать, что здесь существует чудовищная диспропорция между той частью работающих, которые причастны к функционированию "трубы", — это около 15% работоспособного населения, и остальными жителями России. Вот и получается, что среднестатистический нефтяник Ханты-Мансийска получает в 64 раза больше, чем такой же житель города Назрани. Они живут как бы в совершенно разных странах. Но при этом первый фактически кормит второго, поскольку стоимость "произведенной" ханты-мансийцем нефти оказывается в 200-300 раз выше, чем стоимость произведенного жителем Ингушетии.

Что делает наше государство для ликвидации подобных диспропорций, одновременно социальных, региональных и этноконфессиональных? Практически ничего. Бюджетные трансферты из федерального Центра — это, как говорила в свое время Маргарет Тэтчер, не удочка, а рыба. Они не решают насущные проблемы, но зато развращают местные бюрократические элиты и озлобляют население "дотационных" регионов.