Газета Завтра 618 (39 2005) - [15]

В общем, мне объясняют, что со мной после выборов снова "пообщаются". Я представил, что это будет за общение. Я возвращаюсь домой, побыл там несколько часов, ухожу из дома, снимаю квартиру. Думаю, надо подождать, посмотреть, что будет. Мама говорит: лучше будь в любой точке земного шара, но на свободе. Через какое-то время с помощью знакомых я уезжаю в Таджикистан. Идея такая: репрессии пройдут, я вернусь, все-таки Гурьянова не каждый день случается.

В ТАДЖИКИСТАНЕ живу у родственников при туристической базе Академии Наук. С каждым днем чувствую себя лучше — горный воздух, хожу с друзьями в походы, беру вершины. Наслаждаюсь гостеприимством этого удивительного народа. Но постоянно попадаем в сложные ситуации: здесь красные, здесь зеленые, здесь одни посты, здесь другие. И вот однажды, пытаясь добраться до Душанбе, нарываемся на дружину Исламского движения Узбекистана. Каменные лица, длинные волосы, увешаны стрелковым оружием всех образцов. А мы в бейсболках, в кроссовочках.

"Кто такие?"— спрашивают. Отвечаем, что туристы, путешествуем.

Они удивляются — не самое лучшее место для путешествий. Я объясняю, что дома, в России, репрессии, ФСБ преследует.

Они поговорили между собой и объявляют решение: "Мы решили, что вас надо переправить в Афганистан. У нас договоренность с таджикским правительством, что вся наша организация уходит в Афганистан. Вы едете с нами".

Везут нас на автобусе в Душанбе. Потом нас сажают на аэродроме в военный вертолет вооруженных сил Таджикистана. Мы в шоке, не знаем, к кому обратиться, насколько отношения завязаны. Решили молчать.

Нас высаживают на территории Афганистана, в пустыне Каракум. Никто не встречает, идем по пустыне, тащим какие-то мешки. Температура градусов 55-60, идем километров 15-20. Уже братство возникает: друг друга тащим, помогаем, откачиваем — просто "стокгольмский" синдром. Доходим до места назначения, садимся в военно-транспортный самолет до Кабула. В салоне несколько джипов, люди с оружием, раненые, тут же козы, ослы и куры, женщины едут с корзинками и мы, закованные.

Самолет летит, как будто им Зигзаг Маккряк управляет из диснеевских мультиков — все выкрутасы в воздухе делает, двигатель периодически отказывает. Начинает садиться, идет носом 90 градусов. В салоне паника — выбегает стюард со шлангом в руках, всех гонит назад. Наконец, садимся. Приезжаем в офис ИДУ, как в приключенческом кино — экзотические одежды, чалмы. Беседуем по-русски: они — все выходцы из Советского Союза. Ушли от режима Каримова, переселились с семьями. К нам приходит Тахир Юлдашев. "Здравствуйте, вы находитесь на территории Афганистана, в свободной стране".

А через день приезжают в офис вооруженные люди и забирают с собой. Доезжаем до какого-то трехэтажного коттеджа. Ведут вниз, в подвал. Там уже приготовлена камера, лежит циновка, дверь защелкивается. Меня начинают пытать. Ребята, которые разрабатывают, такие монстры, воровские звезды наколоты, ботают по фене. Колют на причастность к спецслужбам России — звания, пароли, явки. Увещевают: "Расскажи, облегчи свою судьбу. У нас новое разведуправление, только финансы вложили, нужно поймать шпионов. Признаешься, мы тебе скажем, как надо все описать, зарежем на площади спокойно".

Пристегивают к подвальному окошку, пытают какими-то хлыстами (две бычьи кожи, внутри песок, когда ею бьешь по полу, комната содрогается). Я впадаю в забытье, даже начинаю роптать, претензии к Аллаху высказываю. В какой-то момент даю слабину, говорю, давайте признаюсь. Обрадовались, но говорят, что надо товарищей еще оговорить.

Тогда я решаюсь на самоубийство. Ломаю лампочку, разламываю, разрезаю себе вены, лежу — жду. Налетела куча комаров, москитов на запах крови. Ночь на дворе, выключаюсь, дрожь по телу. Заходит часовой, светит фонариком, ругается, ведь теряют шпиона. Приезжает "скорая", меня зашивают. Пытки останавливаются на какой-то период, меня переводят в другое место. Всего в одиночке я провожу где-то год, из них семь месяцев под пытками. Было и такое, что вешали на дыбу по восемь суток, и всё это сопровождалось пытками и бессонницей.

Когда пытки прекращаются, условия все равно жестокие. Зима, холод. Печку-буржуйку выдали уже в конце зимы, в феврале. Ломаю лед в кувшине, чтобы помыться, попить воду. Сплю на циновке. Темнота, мне выдают 3 свечки в неделю. Читаю Коран, другие религиозные книги, есть тетрадка, чтобы писать.

Один из наших товарищей сбежал, рассказал историю талибам, дошел до муллы Омара.

Тот нас вытащил из подвалов. Дальнейшая судьба товарищей по несчастью мне неизвестна.

Меня перевозят в кандагарскую тюрьму, готовят к шариатскому суду. Разобраться — виноват-не виноват. Скандал ведь получился. Талибы ведь за справедливость, а тут людей непонятно за что пытают. Вообще сами талибы — люди довольно простые и открытые. Говорят, мы — революционеры, мы за достойную жизнь. На улицах при "Талибане" был порядок, никаких перестрелок, очень строгие патрули. Население спокойное, нормальная жизнь течет. Преследовались жестко наркобароны, воровство, за убийство строгие наказания. До талибов от Кандагара добраться невозможно было: разбойники, кочевники, похищают людей, машины, убивают. Талибы провели несколько рейдов с использованием зенитной артиллерии, расчистили трассы, повесили на танковых башнях всех разбойников.