Газета Завтра 606 (27 2005) - [34]

М.Ш. Не возражаю. Все писатели — коллеги и по ремеслу и по художнической дерзости. К сожалению, ничего конкретно о Проханове сказать не могу, еще не читал его книг.

ЧТОБЫ ЖИТЬ...

ЧТОБЫ ЖИТЬ...

Владимир Бондаренко

Владимир Бондаренко

ЧТОБЫ ЖИТЬ...

Чтобы жить дальше, Рубен Давид Гонсалес Гальего продолжает писать. Думаю, в этом его новый смысл жизни. Думаю, он уже обречен на сочинительство. Первый автобиографический роман "Белое на черном" получил Букеровскую премию, был переведен на многие языки. Его назвали одним из выдающихся современных писателей. И книга "Белое на черном" того стоила. Она учила людей выживать в самых жутких условиях. Сам автор книги, он же и герой книги — этакий современный вариант Павки Корчагина. Или, как его назвали в "Аргументах и фактах": "Мачо в инвалидной коляске". Но что ему суждено делать дальше? Жить в Испании, выступать время от времени по телевидению. Может даже — стать одним из испанских символов. Но тогда всё начнёт повторяться. Жизнь вновь потеряет смысл. К тому же болезнь никуда не ушла. Хоть и отступила перед современной медициной. Впрочем, у нас в России по-прежнему считают, что после ДЦП люди обречены и долго не живут. Моя жена занимается речью с детьми, заболевшими церебральным параличом, и родителям, и педагогам, и чиновникам из системы здравоохранения и образования она советует обязательно прочитать книгу Гальего "Белое на черном". Большим начальникам, посещающим её студию "Говори свободно", даже дарит по экземпляру.

Рубен Давид Гонсалес Гальего выпустил свою вторую книгу "Я сижу на берегу". Она всё о том же, продолжение историй из жизни тяжело больного инвалида. Название взято из детской песенки:

Я сижу на берегУ.

Не могу поднять ногУ.

Не ногУ, а нОгу.

Всё равно не могу.

И сам Рубен Гальего, и такие, как он, инвалиды со всего мира никогда не смогут поднять свои ноги. Но надо ли сдаваться и обрекать себя на умирание? Самая тяжелая жизнь — это всё-таки жизнь. И любой человек заслуживает жизни.

Рубен Гальего — несомненно талантливый писатель. И у него есть свой уникальный жизненный опыт. Но как мы знаем, у Николая Островского вторая книга не получилась, выдумывать иных людей он не смог, а продолжать раскручивать свою биографию не пожелал. Станет ли писатель Гальего заложником своего здоровья, хроникером больничной палаты?

Говоря о Рубене Гальего, всегда надо быть предельно честным и откровенным. Сам его текст вынуждает к этому. Предельная правда о жизни и смерти больных детей — это уже не игра в постмодернистские тексты. Такая правда тоже имеет свои пределы понимания и сопереживания. Как бы ни был талантлив автор, его мир больного человека поневоле узок и замыкается стенами комнат. Детским домом, домом для престарелых. Да и сегодня в самых комфортабельных условиях он не может позволить себе многое. И если он лишен дара вымысла и черпает для своих книг лишь опыт своей жизни, он обречен на повторение. Но первый страшный шок от знакомства читателя с жизнью детей-инвалидов уже прошел. Что дальше? Идти путем Эдуарда Асадова? Конечно, любой роман о повседневном героизме больных детей важнее игровых забав нынешних литераторов. С Гальего на прилавки книжных магазинов пришла серьезная литература о реальной жизни. Но что писателю делать дальше? Можно всю жизнь писать о жизни ребенка-инвалида и всегда найдется читатель, который зальется слезами. Его книги, думаю, уже изучают и будут изучать специалисты по церебральному параличу, психологи, педагоги, надеюсь, заставят читать и чиновников… Но хочет ли он быть автором учебных пособий? Есть и другой путь, на который его толкают противники России. Стать ангажированным политическим писателем, записным обвинителем любого российского режима. Либеральная критика, в том числе и западная критика увидела в книгах Рубена Гальего лишь политическую агитку против России и советской системы. "Эта книга — современный "Архипелаг ГУЛАГ". Мольба о том, чтобы люди не закрывали глаза…" — пишет "Нью-Йорк Таймс". Конечно, положение в детских домах для инвалидов было ужасным в советское время, но стало ли оно лучше в постсоветских условиях? Не думаю. Скорее, наоборот. Конечно, детей из детдомов для инвалидов после окончания школы надо передавать не в дома престарелых на умирание, а в специализированные дома инвалидов. Тем более их не так уж много и надо для всей России. И может быть, книги Рубена Гальего послужат реальным поводом к изменению положения детей-инвалидов. Это уже огромная заслуга писателя. Но о чем ему писать дальше?

К счастью, сам автор прекрасно понимает сложность своего писательского будущего. Вот и вторую книгу он начинает, как пьесу, и заканчивает, как пьесу. Первый акт и третий акт — этакие сцены из пьесы абсурда. Продолжение Ионеско и Беккета, но с определенным политическим подтекстом. Не загоняют ли его заранее в клише радикального политического писателя, разоблачающего Россию? Не получится ли, что, уйдя от описания реального быта больных детей, он придет к дешевым политическим антисоветским агиткам? Надеюсь, талант вывезет. Читали же "Скотный двор" Оруэлла как антисоветскую агитку. Время прошло. Теперь этот же "Скотный двор" скорее читают как пародию на порядки в США. То же самое с "Носорогами" Ионеско. Звучит, как осуждение любого неправедного режима. Рубен Гальего силен в передаче правды отношений между больными подростками. Но намного ли лучше чувствуют себя сейчас такие же больные дети в Испании, Португалии и других странах Европы? Хорошо бы ему нынче поездить по подобным детским домам Испании. Может быть, дети миллионеров, переболевшие ДЦП, окружены постоянным вниманием пяти-шести человек из обслуги. Но даже в гораздо более комфортных, чем российские, детских домах США остается немало схожих трагических проблем. Так что же такое — книги Гальего: описание жизни и психологии больных детей, или же демонстрация современного русского ГУЛАГа? В конце концов, в книге Кена Кизи "Пролетая над гнездом кукушки" действие происходит не в советском обществе. И таких книг немало написано в США, в любой стране мира.