Газета Завтра 595 (16 2005) - [23]

"Брежневская" ностальгия масс — это скорее ностальгия не столько по деяниям, сколько по вещному, материальному и этикетному наполнению жизни. Память о поразительной гармонии между бытом людей и их поведением, которую Норберт Элиас считал основным содержанием процесса цивилизации. Строго говоря, мы получаем полное право говорить о "советской цивилизации" только применительно к этой эпохе, рассматривая предыдущие как приготовляющее эту цивилизацию культурное творчество. Лишь ко времени Брежнева и в первый период его правления создано было достаточное количество вещей, установлено достаточное количество социальных связей, чтобы мог выработаться составляющий незримую ткань цивилизации этикет обращения с этими вещами и манипулирования социальными связями и позициями.

Горячо любимые той эпохой комедии "про жизнь" оказывались на поверку, прежде всего комедиями социальных статусов, неловких положений, и поиска безупречного, "этикетного" пути выхода из них. "Брежневский" кинематограф в этом смысле разительно контрастирует со сталинским, в том было очень мало "положений" зато очень много театрализованных чувств, превозносилась эмоционально-аффективная сторона жизни, выражаемая в подвиге, любви, переживании долга. Герои этого кинематографа кажутся уже на вкус 1970-80-х излишне грубоватыми и прямолинейными, а ситуации — шаблонными. В результате в брежневскую эпоху страна из нового года в новый год решает сложнейшую этикетную головоломку — взять двух неженатых, но и не одиноких людей, поселить их в разных городах на улицах с одним и тем же названием в стандартных домах, со стандартной мебелью, а затем случайно засунуть одного героя в дом второго, и посмотреть, как они выберутся из этого щекотливого положения. Только очень наивный человек мог решить, что это "про чувства". Это было "про жизнь", состоявшую не из чувств, а из изощренных этикетных головоломок и манипуляций предметами.

Извлечь "политику" из-под придавившей её толщи цивилизации будет не просто. И именно по этой причине "брежневизм" как политтехнологический проект бесперспективен. То, что в нем есть политического, меньше всего ассоциировано с Брежневым или даже с его эпохой. Политический образ брежневизма — это созданный им самим "этикетный" образ всего СССР "от Ленина до… 100-летия со дня рождения Ленина". И хода к этому политическому наследию через личность самого Брежнева — нет. Однако эта внеисторичность, этикетность "жизни по-Брежнему" совсем не означает, что мы должны отказаться от того, чтобы оценить исторический ход и исторический смысл эпохи и, в частности, самого Брежнева как ее ведущего деятеля.

Хрущевская дорога к обрыву

Брежневская эпоха была продолжением хрущевской, не историческим, но логическим. Противопоставить их так, как можно было противопоставить сталинскую и хрущевскую, решительно невозможно. Сохранены были все основные политические темы, основные символы, основные установки хрущевской эры. Убран был лишь человек, который своим хаотическим характером, своей мегаломанией и реформаторским зудом мешал последовательному проведению в жизнь этих установок. По сути же, Брежнев не добавил ни одного нового сюжета к тому, что создал Хрущев, по крайней мере на первый взгляд. Будучи "сталинцем" по генетическому происхождению, он не решился даже на частичное восстановление сталинизма хотя бы по той формуле, которая потом была блестяще реализована в Китае в отношении Мао Цзэдуна. В хаотических набросках Хрущева брежневская система выделила целостную смысловую фигуру и воплотила в жизнь именно ее, отбросив хаос. В результате от начала и до конца своего правления Брежнев был заложником выбранного Хрущевым стратегического курса, реализовывал этот курс с трудолюбием, прилежанием и организаторскими способностями, добивался на пути этого курса (который, по недоразумению, считал "ленинским") значительных успехов. И именно этот курс привел послебрежневский СССР к катастрофе, которую приходится считать почти неизбежной. "Почти", поскольку эпоха сама, помимо Брежнева, создавала новые сюжеты и предлагала новые стратегии, которые могли бы увести от обрыва. "Неизбежной", поскольку именно предзаданность хрущевской стратегии удерживала власть от выбора в пользу этих новых сюжетов.

В чем же состояли "стратагемы" Хрущева, в их противопоставлении сталинским стратагемам и в их продолжении Брежневым.

Потребление социализма

Стратагема первая — переориентация советской системы с производства социализма на его потребление. Сталинская политэкономическая идеология была всецело подчинена идее экономического роста и на обогащение отдельного человека смотрела в рамках общенационального обогащения. В этом смысле сталинский социально-экономический идеал был искренне социалистическим и даже коммунистическим по своей сути: экономический рост в СССР в условиях отсутствия эксплуатации человека человеком и направления всех "излишков" на создание общенародного благосостояния рано или поздно приведет к тому, что все получат все и станут по-настоящему обеспечены всем необходимым. Именно поэтому Сталин в своих последних экономических работах предостерегал против переноса центра тяжести советской экономики с "производства средств производства" на "производство средств потребления". При этом сталинизм предполагал "иерархическую" модель вхождения в социализм, то есть вначале желанное "всё" получает только элита, а затем, постепенно, круг приобщенных к благам расширяется и доходит до низов. Зримым символом этой установки было капитальное строительство 1940-50-х — выполненные по проектам лучших архитекторов, часто представляющие собой архитектурные шедевры, жилые дома и "офисы" были предназначены для элиты, но стояли зримым обещанием того, что послезавтра так будут жить все. Если вспомнить один из основных символов позднего сталинизма, предполагалось, что "цена на коммунизм" постепенно будет снижена.