Газета Завтра 592 (13 2005) - [29]

Лет пять последних я, пребывая летом в своей деревне, мужиков агитировал приезжать в столицу на заработки. С октября по апрель гарантировал им тысяч пятьдесят наличными. Предлагал на первое время останавливаться у меня хоть по одиночке, хоть артелью. Помощь в обустройстве обещал. Но никто не ехал. Теперь я понимаю: они были из того серединного типа, оседлого поколения, может быть, даже осадочного. Почвой служили, а может быть, навозом для молодого племени, один из представителей которого, 25-летний Валентин Брагин, нынче осенью на мой клич отозвался.

Мы не родственники. Отца его плохо знаю, шапочно. Но в сельской библиотеке оставил я оставил свой телефон, и он им воспользовался. Звонит уже с Ярославского вокзала. Говорит до сердечного щемления, родной северной скороговоркой с подъемом интонации в хвосте фразы. Я ему приказал ждать. Без регистрации менты в два счета вычислят, если и не замордуют, то собьют с толку, испортят впечатление от столицы. Ведь провинциал, деревенщина сразу виден в московской толпе даже не ментовским глазом. И походкой он чужак. И одеждой, и лицом.

Я съездил на вокзал, привез Валентина, поселил в коридорчике на раскладушке.

Он невысок, жилист. Помню, летом пасынок, такую бетонную балку — нижнюю часть электрического столба — я под угол сруба подводил. Трактор мне этого пасынка к дому подтащил. Я над ним стоял, не знал, как дальше двигать. А проходящий мимо Валентин нагнулся, будто за щепкой, ухватил за конец и метров десять на одном дыхании проволок до назначенного места. Такой худой, невзрачный, но ухватистый.

Лицом он смугловатый, как большинство в нашей волости: угорская, попросту венгерская кровь сказывается. Те племена давно ушли с Угры на Балатон. А кровь осталась.

Улыбчив Валентин, смешлив даже. Привез с собой полторы тысячи рублей. Такой, значит, у него оказался стартовый капитал. И этого хватило, чтобы зацепиться в Москве, устроиться и уже через три месяца выслать в деревню 12 тысяч.

Те полторы тысячи бабка отчислила внуку с пенсии как подъемные. Рассказывал, провожали, будто в армию второй раз, тревожно, но празднично. Жаль, не удалось поприсутствовать на проводах. Хотя бы одним глазком глянуть. Описать потом во всех подробностях и сравнить с очерком Ивана Касаткина "Пути-дороги", напечатанным как раз сто лет назад.

"Осенним утром молодой мужик Панкрат, одетый по-дорожному, стоял среди избы и мял в руках шапку. Минута была торжественная. Один он сын у отца. Земля, сколько есть, — вся она у них в куче, делить было не с кем. Но нужда нынче ходит по миру зоркая да прыткая, настигла и их. Голодный год — не тетка родная.

Как на икону, воззрились на Панкрата старики — отец и мать. Глаз не может оторвать от мужа беременная молодуха. Переполненная горем, стоит она боком к печке, морщит переносье и готова взвыть.

А за спиной Панкрата, вздыхая и охая на все лады, толпится народ: старухи, старики, бабы с ребятами. Уходил человек степенный, непьющий, до всех уважительный, и на него сыпались всякие просьбы и наказы.

— Так и скажи им, коли увидишь, — стучала о пол старая, сгорбленная Фетинья Рыбкина и вся тряслась.— Дети они мне, а прокляну хуже бусурманов! Родительницу забыли, подлые. Умирай, старая, помощи ожидаючи!

— Рожоный мой, опиши! — слезливо встревала вдова Козлиха, темная, высохшая, будто щепка. — Поразузнай в городу и опиши... Может, в спитательный, альбо в ученье какое, хоть двоих-то... вот этих бы хоть...

И она, придерживая одной рукой грудного, другой выталкивала двоих малолетков из тройки окружавших ее.

— Разыщи, Панкратьюшко, Ванюшку-то моего! — нараспев голосила белобрысая баба, на один глаз кривая и длинная, как жердина. — Где он там... Штой-то, Го-осподи! Хоть бы весточку, слово бы хоть, и то дорого... — И она, умолкнув, изгибалась и хлюпала, утирая ладонями слезы.

А старый батько Панкрата, опоясанный ниже бедер концом мочальной веревки, взъерошенный и весь словно изжеванный, в десятый раз заводил:

— Денежку, сынок, береги... Ой, блюди ее! Гляди вот, какая жизнь-то. Помни же... О себе да о доме мекай... Смысли, говорю, о себе. Нам со старухой потреба малая — по домовине сколотишь, и ладно..."

С ВАЛЕНТИНОМ НАЧАЛИ МЫ С РЕГИСТРАЦИИ. У меня квартира приватизирована, хоть сто человек прописывай. Пока паспорт ходил по милицейским столам, нашли общежитие. ВГИКу принадлежит. Комната на двоих. Тысяча рублей за место в месяц. Вид из окна на гостиницу "Космос". Если ясный день — высотка у Ленинградского вокзала хорошо видна. Колесо обозрения. ВДНХ сияет огнями. Валентина эта московская романтика, конечно, тронула, но не настолько, чтобы он ринулся вкушать ее по московским улицам.

Тем более, что вместе с ним в комнате оказался украинец, мужик лет под сорок. "Газелист". Надежное, деловое соседство. Мужик тоже стал звать Валентина на "Газель", но у моего молодого земляка имелись права только на трактор. К тому же он своим умом сразу решил жить.

Только паспорт с московским штампом получил, попросил меня рассказать, как доехать до пересечения Ярославского шоссе с Кольцевой дорогой. Там биржа труда у обочины и быстрые деньги делаются — узнал от попутчика в поезде "Котлас — Москва". Я его отговаривал, но он хмурился, бычился. Не желал опеки. Мы расстались.