Газета Завтра 585 (6 2005) - [17]

ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ Голодовка сама по себе — игра со смертью. Но игра тонкая. Толком никто не знает, где граница и насколько близко ты к ней подходишь. В повседневной жизни смерть может проскользнуть где-то рядом, и ты ее не заметишь. Во время голодовки ты понимаешь, что каждый день тебя приближает к пропасти. Неясно, где она — может быть, еще очень далеко, но ты знаешь, что идешь именно к ней.

Политическая голодовка отличается от лечебной постоянным стрессом и продолжением интенсивной работы. Кроме того, лечебная голодовка имеет свои заранее просчитанные вместе с врачами сроки, стадию подготовки. Лечебная голодовка предполагает спокойствие, отсутствие раздражителей, выключенный телевизор, ограничение любых интеллектуальных нагрузок. В политической голодовке ничего этого нет. Напротив, работа интенсифицируется, отнимая все силы. Рабочий день удлиняется, в нем исчезают перерывы на чай, на обед. Нет момента, когда утро отсекается от дня завтраком. Никогда не наступает время ужина. Ты на работе, как только открыл глаза. И пока не "вырубился", остаешься на работе.

Представьте себе: через неделю голодовки, когда наступает самый жестокий физиологический кризис, под нашими окнами идет пикет молодых негодяев из молодежного движения "Единая Россия". Оркестр играет похоронный марш, несут большой портрет Дмитрия Рогозина, на подушечках — ощипанную курицу со свернутой головой и вилку с ложкой. Они так шутят. Они тоже играют со смертью. Но, не понимая, куда идут — не видят пропасти поперек дороги.

Физически эти ребятки, получившие свои сребреники за карнавал с плясками смерти, кажутся здоровыми. Но они надорваны духовно. В них уже есть червь, изъедающий не только душу, но и тело. Они думают, что защищены своей молодостью, и огромный пласт времени отделяет их от смерти. Тут их и ждет пагуба.

Наш маленький мирок участников голодовки — людей не слишком привыкших к частым посещениям церкви, но всё же верующих во Христа, — оказался защищенным и от оскорбления карнавалом, и от случайной смерти. Безносая махнула своей косой, но прошлась рядом — угодила в толпу наших противников, выбрав ближайшего по алфавиту. Не Дмитрия Рогозина, как оказалось, хоронили с оркестром напротив Думы, а депутата фракции "Единая Россия" Кирилла Рагозина, который в тот день мчался по речному льду на снегоходе и тоже, вероятно, не думал о смерти. Предательская полынья пересекла его маршрут. Депутат утонул.

Этот мистический урок, возможно, и стал кульминацией нашей голодовки, в которой вскрылась ее связь с миром горним. Мы не отринули эту связь и вспомнили о Спасителе. Каждый из нас не раз за эти дни обращался к Богу с молитвой. Пред иконами у нас лежали Молитвослов, Псалтирь и Евангелие. И дети-инвалиды, работающие в изостудии, подарили Дмитрию Рогозину замечательно выполненную икону.

Уже на выходе из голодовки мне приснился странный сон о конце света — будто на город стремительно несется стена пыли и грязи, а люди ходят по улицам, как ни в чем не бывало. Я пытаюсь обратить их внимание, что через несколько минут здесь всё снесет. Люди вяло откликаются, видят поток, но ведут себя безвольно, как сомнамбулы. Я пытаюсь затащить нескольких в какой-то бункер. Но там полно какого-то агрессивного народу, духота — явно не прожить и нескольких суток. Выскакиваю наружу и пытаюсь встретить смерть стоически. Опускаюсь на колени, закрываю глаза, читаю "Отче наш". Но какая-то сила вновь поднимает меня, и я тащу людей на верхние этажи какого-то дома. Потом просыпаюсь.

Получается так: не стремись вниз, не закапывайся, как крот, не принимай смерти пассивно. Спасение возможно только ближе к Небу. И для народа, и для отдельного человека.

ВЫХОД ИЗ ГОЛОДОВКИ Никто из нас не собирался кончать жизнь самоубийством из-за Зурабова. Совсем не было стремления к тому, чтобы быть выбитым из активной жизни на многие месяцы и покалечить свое здоровье. Поэтому выход из голодовки нами планировался и рассчитывался (в отличие от входа). Прежде всего, из расчета, что реабилитация занимает по сроку вдвое больший срок, чем сама голодовка. С каждым днем голодовки мы понимали, что еще на два дня увеличивается время пониженной трудоспособности. Это удручало.

Мы должны были выйти из голодовки и по причинам политического характера. Нас убеждали в этом сторонники и союзники, нас просили об этом в обращениях из всех регионов. С этим к нам обратился в своей резолюции митинг сторонников "Родины", прошедший близ Кремля. Этого потребовала от нас партия "Родина" в решении своего Президиума. Наконец, об этом настоятельно попросили нас соратники по фракции. Все доводы в наш адрес были разумными и понятными, и мы нашли момент, когда выход из голодовки был целесообразен с политической точки зрения и необходимым для сохранения здоровья.

Начало выхода мы поначалу стали планировать через 7-10 дней. При этом должен был состояться переезд в одну из московских городских больниц — под наблюдение врачей. Конечно же, не в ЦКБ, где продолжение голодовки стало бы посмешищем для прессы. И тут возникло неожиданное препятствие. Договориться о приеме на лечение не удавалось даже через дружеские связи, даже на коммерческой основе. Всем московским клиникам медицинским начальством было строго предписано не иметь с нами дела. Нас готовы были принять только через скорую помощь. Но в этом случае нас либо везли бы в ЦКБ, либо в горбольницы, но раздельно, разбивая группу. Это нас устроить не могло.