Газета Завтра 580 (1 2005) - [20]

И только когда дерево спилено,

Мы видим его настоящий охват,

— написал некогда замечательный армянский поэт Паруйр Севак. Настоящий охват кожиновского наследия еще до конца не виден. В этом году в Армавире, наверное, снова пройдут традиционные ежегодные Кожиновские чтения, куда съедутся десятки и сотни почитателей, исследователей его творчества. Ширится волна публикаций, посвященных Вадиму Валериановичу, продолжающих и развивающих высказанные им идеи.

Возможно, скоро придет время начинать работу над собранием сочинений и "Кожиновской энциклопедией", куда вошли бы его книги, публикации, выступления, письма и т.д. Возможно, будет принято решение о создании музея Кожинова, и такое учреждение культуры в конце концов откроет свои двери еще при нашей жизни. В любом случае это издание, подготовленное стараниями Павла Сергеевича Ульяшова, может стать и ядром будущей энциклопедии, и экспонатом будущего музея.

А если всё же, паче нашего чаяния, не будет создано в России ни того, ни другого: что ж, память человеческого сердца сама по себе — лучший музей и лучшая энциклопедия. Помним же мы до сей поры имя былинного Евпатия Коловрата, с малой дружиной бившего татарские тьмы — запомним и Вадима Кожинова, против которого шли "иных времен татары и монголы", по пророческому слову Николая Рубцова. Далеко еще до нового Куликова поля, до нового Бородина или Сталинграда. Падают в бою лучшие дружинники (стоит почитать кожиновское интервью 1995 года "Русская культура началась в дружине"), но тем и побеждают, "душу положиша за други своя".

«ВАЛЕРЬЯНЫЧ»

«ВАЛЕРЬЯНЫЧ»

Владимир Винников

0

Владимир Винников

«ВАЛЕРЬЯНЫЧ»

Брать это интервью у Вадима Валериановича Кожинова для газеты "Завтра" должен был мой коллега и добрый приятель Денис Тукмаков, философ по образованию. Но что-то у него тогда не сложилось, и в старый дом у Нового Арбата по заданию редакции пришлось отправляться мне. На дворе стоял январь 2000 года, только что, в декабре, прошли очередные выборы в Государственную думу, и на смену Ельцину пришёл Путин.

Нельзя сказать, что к тому времени я совершенно ничего не знал и не слышал о предстоящем собеседнике — для человека, хоть как-то причастного к интеллектуально-политическим спорам конца 80-х—начала 90-х годов, это было невозможно уже тогда.

Как известно, Кожинов не занимал никаких официальных постов, не был обременен академическими званиями, но безусловно считался (и безусловно являлся) одним из лидеров патриотического крыла отечественной культуры. Не случайно еще в первой половине 80-х годов, когда предперестроечная битва за умы и настроения советского общества выплеснулась наружу, именно по Кожинову тогдашние "демократы" били прямой наводкой из всех калибров имевшегося у них "информоружия".

И сам я, в те годы прилежный читатель популярных "Аргументов и фактов", "Огонька" и "Литературной газеты", постепенно запомнил фамилию Кожинова через постоянное упоминание литераторами наподобие Бенедикта Сарнова и Натальи Ивановой — как умелого мастера недобросовестной полемики и передёргивания цитат, открытого врага исторического прогресса и скрытого русского шовиниста.

А потому, увидев летом 1990 года на полке одного книжного магазина в русской глубинке тёмно-синего переплета книгу Вадима Кожинова "Размышления о русской литературе", с удовольствием ее купил — надо же знать первоисточники, пусть даже в лице такого мастодонта советской критики. А по прочтении, разыскав в справочнике СП СССР адрес автора, даже отправил ему письмо с выражением какого-то своего несогласия — которое несогласие, впрочем, оказалось гораздо менее серьезным, чем ожидалось. Ну, не был Кожинов похож на свой "демократический" образ-пугало, и всё тут. И обо многом его работы заставляли задуматься заново. Например, о реальной применимости каких-то "универсальных рецептов" построения общества и культуры. А уж последующее бурное десятилетие и вовсе развернуло многое на 180о. Хотя к творчеству Кожинова-литературоведа в эти годы обращаться как-то не пришлось.

И вот, как в романе А.Дюма-отца, десять лет спустя, мне предстояла встреча с "великим и ужасным Валерьянычем", который не просто покинул на это время из культурного пространства, но углубился в исторические изыскания.

Что тут делать? Договорившись по телефону с Кожиновым о встрече, накануне пошёл к старшему товарищу, заместителю главного редактора, уважаемому литературному критику Владимиру Григорьевичу Бондаренко: расскажите, кто такой Кожинов, о чем с ним нужно, о чем можно и о чем нельзя говорить. Ответ был приблизительно такой: "Валерьяныч" — мощнейший интеллект, живой классик, но человек чрезвычайно сложный, любит "строить" всех по-своему, раньше был даже не "генералом" литературным, а чуть ли не "маршалом", способным обеспечить любое издание и даже славу в "почвеннических" кругах. Но к людям, от него независимым, как, например, сам Бондаренко, относится мало сказать пристрастно — даже ревниво. Вернее, относился — от литературной политики после 1991 года ушёл в историю, теперь это его главный конёк…

Ладно, раз так — не будем выходить за рамки редакционного задания. Кожинов встретил меня в обычном для своих посетителей зале, непосредственно примыкавшем к крохотной прихожей и по всему периметру до потолка заставленному книгами, показал соседнюю "архивную" комнату, точно так же, до потолка, заваленную разными бумагами, непрерывно курил "беломорины", сминая их гильзы наподобие ракетных стабилизаторов, и сыпал своими комментариями по поводу прошедших выборов и перспектив Путина. Расшифровав через несколько дней эту диктофонную запись, я снова отправился к Вадиму Валериановичу визировать текст, прихватив заодно давнюю его книжку для автографа.