Газета Завтра 470 (48 2002) - [33]

Да, конечно, всем нам в иные минуты хочется полюбить весь мир, простить все грехи и все проступки, как сам же Куняев писал:

Живем мы недолго — давайте любить

И радовать дружбой друг друга.

Нам незачем наши сердца холодить,

И так уж на улице вьюга!

............................................

Что делать ? Земля наш прекрасный удел —

И нет среди нас виноватых.

Но, увы, долго в таком состоянии всепрощения нельзя в России находиться. Может быть, в брежневскую эпоху и было какое-то излишнее состояние всепрощения в обществе? Излишнее умиротворение? И что мы имеем?

Надо мужество иметь,

Чтобы золото тревоги

В сутолоке и мороке

Не разменивать на медь.

Надо мужество иметь,

Не ссылаться на эпоху,

Чтобы Божеское Богу

Вырвать. Выкроить, суметь…

Такое мужество на достаточную жесткость в противостоянии злу, в противостоянии врагам Божьим, в конце концов уличное мужество драчуна поэт имел всегда.

В этом моем споре или размышлении нет никакого противопоставления былых друзей, или, Боже упаси, умаления "тихой лирики". Скорее речь идет о естественном разнообразии русской поэзии. Никак не сводима русская поэтическая традиция к одной лишь "тихой лирике". Так же, как русский народ не похож на безропотный и терпеливый, смиренный и покорный. Кто же тогда от Мурманска до Аляски дошагал: чукчи, что ли? Или наши цивилизованные всечеловеки? Кто Берлин и Париж брал не единожды? Нет, в Куняеве совсем иная поэтическая воля была заложена. К тому же, и деревенским он никогда себя не ощущал. Даже и дачником, как Владимир Соколов, не чувствовал себя. Скорее, первопроходцем, бунтарем, или неким хищным зверем. Одиноким волком, как его прозвала многие годы близкая ему Татьяна Глушкова. Вольным и бесстрашным. И совсем не по-кожиновски создавалось то знаменитое стихотворение "Добро должно быть с кулаками…", не на заказ или готовой мыслью из многообразных средств массовой информации. Вернее, заказ был предложен, но он настолько совпадал с его состоянием души, что строчки выкрикнулись как девиз, как призыв. Как программа жизни. Думаю, что и Вадим Кожинов не сводил русскую поэтическую традицию лишь к одной "тихой лирике". Не случайно же именно он приметил еще совсем молодого Юрия Кузнецова и откровенно признал его " наиболее значительным, самым выдающимся поэтом нашего времени", а уж под его же каноны "тихой лирики" Юрий Кузнецов никак не подходил… Впрочем, что мы будем спорить. Надо просто читать стихи. Там всё сказано. Вот, к примеру, о шведском короле Карле:

А все-таки нация чтит короля —

Безумца, распутника, авантюриста.

За то, что во имя бесцельного риска

Он вышел к Полтаве, тщеславьем горя…

За то, что он жизнь понимал, как игру,

За то, что он уровень жизни понизил,

За то, что он уровень славы повысил,

Как равный, бросая перчатку Петру…

То, что принимали у Куняева за юношеский максимализм, оказалось его постоянным состоянием души. Его державным максимализмом, его требовательным подходом и к миру, и к себе.

Рим был и есть, и вечен будет,

Коль "Горе побежденным!" — есть,

И — "Победителей не судят!"…

Его мир — это мир суровых людей, где сентиментальность не прощается и не поощряется.

В окруженье порожистых рек,

В диком мире гранита и гнейса,

Как ни горько, но знай, человек, —

На друзей до конца не надейся…

Рухнет камень. Исчезнет стезя,

Друг протянет бессильную руку.

Так не порть настроения другу

И рассчитывай сам на себя…

Он отчаянно любит природу. Но не способен ее созерцать, даже наблюдать, он всегда взаимодействует с ней. Резко, жестко, на равных.

Законы охотничьей жажды

Жестоки, а значит, не жаль,

Что в алые нежные жабры

Вонзилась колючая сталь.

И в результате такого взаимодействия форель "бьется, кровавя траву…". А вот уж прямо откровенный дружеский вызов своему старшему другу и наставнику Вадиму Кожинову, с дерзким посвящением ему — стихотворение "Случай на шоссе". Житейский, увы, всем нам известный случай, когда машина на скорости давит мелкую птаху, зверька. С прямотой и присущей ему резкостью поэт старается понять и принять с горечью и печалью, но как неизбежное — диктат человека. "Что мне помнить какую-то птаху, если надо глядеть да глядеть, чтобы вдруг на обгоне с размаху в голубой березняк не влететь…" Поэт признает законы общества, которые с неизбежностью попирают законы природы. И лишь мечтает, чтобы не исчезла вся природа, не исчез последний волк. Не засыпано последнее болото… Нет, считает Куняев, одной любовью и добром человеку не выжить.

Этот мир со зверьми и людьми —

Он давно бы рассыпался прахом,

Если жизнь вдруг пошла бы под знаком

Бескорыстной и вечной любви.

Какое уж тут "безмерное добро" из его вымученных "тихих стихов". Все более в зрелой лирике Станислава Куняева намечается противоречие в собственной душе, противостояние внутри себя. Что делать, если и зло ты отстраняешь от себя, подымая глаза к небесам, вспоминая "Возлюбите врагов!". И на самом деле возмечтается о добре без кулаков, о тихом мире, любви, "но вспомнишь, как черные дни ползли по любимой Отчизне, и всё, что вершилось людьми во имя возмездья и жизни", и собственную эмоциональность подавляешь рациональным чувством справедливости: "и вдруг выплывает со дна бессмертное: Око за око!"