Газета Завтра 457 (35 2002) - [39]

Корр. Прежде всего, хотелось бы восстановить хронологию событий: от распада "Че Данс" и по сей день.

Олег Гапонов. После "Че Данс" у Ивана появился проект "Запрещенные барабанщики", а я года два вообще музыкой не занимался, работал в пресс-службе Северо-Кавказского военного округа, ездил по Северному Кавказу. Кстати, здесь проявился такой мой жизненный парадоксализм. "Зазеркалье" было довольно националистическим объединением, а тут потом долгое время общаюсь, в связи с должностью, с кавказскими народами. Тоже и с "Фигурой". Вроде бы мы такие антиамериканисты, а наибольший интерес к нашему творчеству проявляют в Штатах.

И в 1997 году, а я давно увлекался электронной музыкой, появилась задача сделать интересный проект. С одной стороны, фольклорный, но не цитаты фольклорных произведений — мы решили применить такой метод создания музыки, который характерен для традиционного, мифологического мышления, используя современные средства. Начинали с компьютера, потом перешли к живой работе — так появилась "Фигура". По традиции "Зазеркалья", по традиции "Че Данс", "Фигура" тоже завязана на акционизме, только на этот раз мы ведем беседу с бессознательным в человеке. Проект аудио-визуальный, без текстов. Зимой Иван приезжал в Ростов, и мы решили вынести всё на поверхность: издать "Че Данс" с "Зазеркальем" как архив и познакомить публику с новыми произведениями.

То что сейчас выдается за андеграунд, за радикальное искусство — на деле абсолютно форматное явление. Новое поколение не знает настоящих вещей, которые мы на собственной шкуре пережили. Поэтому издание архива — дань прошлому и подарок грядущим поколениям.

Иван Трофимов. Недавний концерт "Че Данс" — это разовая акция. Просто это даньнашей молодости, ибо мы не хотим предавать свое детство. Я, наверное уже полгода хожу и напеваю блестящие строчки Олега:

Но детство поймали за штаны озорные,

Скормили, споили буржуазной заразой,

Букварь изорвали, портфель порубили…

Это действительно то, что сейчас с Россией происходит. Все 90-е годы страна находилась в состоянии апатии, в стагнации. Очень многие достаточно деятельные и умные люди были выкинуты из социума, им пришлось стать маргинальными артистами. Некоторые вообще ушли из жизни. Таких примеров масса, а ведь многие из спившихся, сторчавшихся подавали большие надежды… Произошло самое страшное — нас всех заставили предать свое детство, нам навязали другую модель мира и заставили в ней жить.

На чем, собственно, мы с Олегом и сошлись в 1992-93 годах, когда он был таким крайне правым ростовским экстремистом, я крайне левым — на критическом отношении к современной действительности. Ко власти, которая давно уже не от Бога. А просто от кошелька. Мы всегда пытались с этим делом бороться. Какое-то время боролись при помощи политически некорректных текстов, при помощи шокирующих акций, которые раздражали не только буржуазию, но и часть оппозиции, и всяких там крепких хозяйственников, и педерастическую богему. Какое-то время тактика была от обратного. Мы брали на вооружение методы мелких буржуа и пытались говорить с ними их же языком. Для того, чтобы показать всем, какими мы были в начале 90-х годов, мы выпустили этот альбом. Еще отчасти для того, чтобы молодежь искала иные формы. "Че Данс" потерпел фиаско. Оказалось, что он был преждевременным проектом, либо проектом из другого измерения. Он оказался не нужным ни тусовке, ни патриотической оппозиции, ни самим музыкантам, в конце концов. Но мы жили этим в течение какого-то периода нашей жизни. Отказываться не имеем права. Все, что я тогда (в начале и середине 90-х годов) делал: вступление в Национал-Большевистскую Партию, ежедневная агитация на ростовском филиале "Русского радио" за Зюганова в 1995-96 гг., расклеивание листовок против абортов — ни о чем не жалею. Другое дело, что сейчас изменились взгляды на жизнь, на методы борьбы. Мы взрослеем. Начинаем понимать, что сейчас сила человеческого слова, поэтического слова или музыкального образа гораздо меньше, произошла нивелировка. Потому что машина, которая пытается нас давить, становится все мощнее, все изворотливее.

О.Г. Значимость тех форм, которые мы применяли, те стандарты, в которых мы воспитывались, варились, которые мы сами впоследствии воспроизводили,— всё это потеряно, утрачено. Можно заметить, что когда идут массовые концерты поп-артистов, толпе безразлично, кто перед ней: Земфира или "Руки вверх". Это просто пьяное гульбище. Текст как таковой потерял значимость. Дело даже не в уровне текста, проблема в том, что новое поколение перестало оценивать качество и его отсутствие. Есть поток, есть драйв — этого вполне достаточно.

Если же вспомнить 90-е годы — тогда люди слушали поэзию, им было интересно. Я склоняюсь к мысли, что сегодня текст потерял смысл, он растоптан. Может быть впоследствии что-то и изменится. Произойдут какие-то изменения в сознании наших людей. Но пока я вижу необходимость работать в других формах, которые созвучны моменту. Такая, может быть, смелая аналогия. "Тихий Дон" — актуален всегда, несмотря на то, что закончен был несколько десятилетий назад. Но продолжение "Тихого Дона" воспринималось бы как продолжение "Унесенных ветром". Не теряя связи с прошлым, я хочу предложить другое.