Газета Завтра 443 (21 2002) - [5]

Читатель наш Федор Михайлович очень точно противопоставляет “казусу Селезнева” высокодостойный поступок великого ученого, депутата Жореса Ивановича Алферова, который, отказавшись от полномочий, прямо и честно сказал коллегам в Думе, к чему приведут их опасные политические интриги.

Редакционная почта изобилует такими читательскими суждениями. Уже многие региональные организации партии поддержали решения апрельского пленума ЦК КПРФ.

Меня поражает поведение Селезнева. Кажется, вместе с нами он бы мог обрести очень сильные позиции, ибо авторитет его давно оставляет желать лучшего. За те годы, которые он руководил Думой, я извиняюсь, он не стал любимцем народа, но, кажется, надеялся стать любимцем Кремля. Наверное, это доставляет ему моральное удовлетворение, и, возможно, это открывает какие-то перспективы в личном плане. А мы вдруг обнаружили, что ему не очень дорого пребывание в партии. Выясняется, что гораздо дороже пребывание Селезнева в партии для Волошина. По всему чувствуется, что волошинцы из администрации буквально силком удерживают его в партийных рядах. Им очень нужен человек при чине, который бы эпатировал коммунистическую среду. Им нужна селезневская “Россия”, которая совершала бы покушения на коммунистическую партию.

А.П. Хочу возразить тебе лишь в одном. Ты назвал перетряску в комитетах как бы формой дебилизма и глупости власти. Мне кажется, это не так. Власть, в данном случае администрация президента, умна, прозорлива, аналитически многоаспектна, она наполнена политологами, знатоками политических движений и технологий, которые обновляются с каждым месяцем. Эта власть прекрасно знает оппозиционное движение. Мы для нее прозрачны. Она понимает, из кого оно состоит, какая часть этого движения дряхлеет и исчезает, какая нарастает, понимает качество рекрутируемых, качество лидеров, и каждый из редакторов газет просвечен, многократно испытан. Я представляю, что где-нибудь в кремлевском кабинете за шелковой шторой находится некая “таблица Менделеева”, которую кто-то рассматривает, и там в клетках значатся: Зюганов, Купцов, Мельников, Чикин, Селезнев, Семигин... Левое крыло, правое, организации низовые, верховные. Наше движение для этой власти, повторяю, как кусок породы, — видны трещины, мягкие фракции. И, по существу, все, что они сделали с Думой тогда, — это был удар, направленный в недра нашего рыхлого патриотического минерала. Они хотели посмотреть, какие трещины усилятся, какие части останутся монолитными. В результате своих исследований они поняли, что партию можно травмировать, она не в состоянии выработать мощное радикальное решение, которое, как молния, пронизало бы все ряды от верха до низа.

Вот сейчас мне подумалось: если бы в тот момент, когда произошло слияние трех сил шаймиево-шойго-лужковских в одну, а думские структуры их все сохранились, и наша партия вдруг приняла бы решение в знак протеста уйти из комитетов — вот тогда это был бы превентивный акт. Это была бы инициатива, которая работала бы на опережение. А в данном случае очередной инициативе власти получился вялый ответ.

В.Ч. Конечно, власть имеет гигантские ресурсы для проработки своих акций. После Ельцина она очень сильно модернизировала все институты. Если раньше, в пору грубейшего волюнтаризма, шла борьба за овладение ухом президента, то ныне, безусловно, вырабатываются уже стройные проекты, и они осуществляются. Я согласен с тем, что удар по коммунистам в Думе мог быть и пробным. На протяжении последних двух лет они ловко и расчетливо усыпляли оппозицию. Они строили отношения с оппозицией, как с бедным родственником, не оскорбляя его и не загоняя в протестное состояние. Но приближается время радикальных решений — это будущие парламентские и президентские выборы.

А.П. Вообще мы очень неосторожны в наших формулировках. В этом смысле мы не меньшие популисты, чем власть. Иногда мы позволяем себе такие формулировки, которыми хотим даже зашифровать наши реальные тенденции. Например, на протяжении ряда лет мы говорим: вот мы выведем на площадь сотни тысяч людей, мы покажем власти кузькину мать и зальем красным цветом всю нашу провинцию, а потом выходят жидкие демонстрации где-нибудь на периферии. Мы блефуем, и это неправильно. Когда на наших демонстрациях я вижу сильную колонну крепких мужиков, которые несут транспарант во всю ширину улицы: “КПРФ — революционная партия”, я начинаю понимать, что это тоже блеф. Нельзя бросаться этими формулировками, это вещи святые. Либо мы конституционная партия и извлекаем из этого свои выгоды, находимся под сенью закона, и нас не вправе запретить, уничтожить, либо мы все-таки идем по пути революции.

И когда мы сейчас вышли из комитетов Думы и сказали: ну вот, теперь мы переходим к жесткой, непримиримой оппозиции, мы сформулировали некий тезис. Но что это за тезис “непримиримая оппозиция”? Что это за формула политического поведения, которая начинает нас отличать от той оппозиции, которая была две-три недели тому назад? Я бы исследовал этот термин, потому что либо это пустое словосочетание и под ним ничего нет, и мы опять блефуем, либо это установочный термин, в который мы можем вложить определенный смысл.