Газета Завтра 443 (21 2002) - [30]

Жили весь свой век при коммунистах, сами, конечно, советские, продуктовые наборы получали перед 7 ноября, на демонстрации ходили во славу партии, темы диссертаций согласовывали в парткоме, имели домик в садоводческом товариществе, но вот в девяностых годах вдруг встрепенулось в них дворянство. Положили глаз на родовое имение. Отсудить могли, но подумав, решили, что не управиться со столь громоздкой собственностью Основоположник, Шапкин Григорий Григорьевич, фабрикант был, миллионщик, и то с трудом содержал владения на должном уровне, а куда уж внуку с его профессорской зарплатой филолога. Поступили умнее. Без особого труда выхлопотали в местной администрации для поместья статус музейного комплекса, стали хранителями, и в "доме для прислуги", как значится на табличке, устроили себе уютное дворянское гнездышко. Затраты из казны, и зарплата, хоть и маленькая, но капает. А много ли нужно восьмидесятилетним? Вот такой вечер нужен, стрижи над столетними дубами, беседка у воды, караси, вспыхивающие на солнце золотой чешуей.

Именно это я и узнал, после того как обошел пруд и подсел к чете помещиков. Добавим сюда еще орденские планки на пиджаке Бориса Александровича. Всю войну прошел штурманом дальних бомбардировщиков.

— С Днем Победы!

— Спасибо.

Они на деревенское толковище у шоссе не ходили. По-своему отмечают, дома. Без вина. И телевизора в этот день вовсе не включают. Как бы не минуту, а день молчания объявляют. А на другие, невоенные, темы говорят охотно. Особенно о предке-основателе. Три школы, два училища построил фабрикант Шапкин. Дорогу. Мост. Плотину. Указывая тросточкой вдаль на краснокирпичные особняки нынешних богатеев, тоже московских капиталистов, Борис Александрович сказал:

— Они живут за высокими заборами. Они здесь чужие. Даже дачниками их назвать нельзя. Дачная жизнь подразумевает некий романтизм. А у них верх удовольствия — шашлык и водка, или, как они теперь называют, — барбекю.

Классовая неприязнь, а может быть, даже антагонизм, клокотали в Борисе Александровиче. А Екатерина Георгиевна ужасалась женской половиной новых "помещиков".

— Все они курят. Сквернословят. Какой-то дикий жаргон. По вечерам поют под караоке.

Крайне резко выражаясь о новоруссикх, старорусские с симпатией высказывались о типично советском директоре совхоза, который десять лет управлял землями помещиков Шапкиных.

— Вы знаете, Михаил Михайлович даже орган установил в здании библиотеки.

— Орган? Я не ослышался?

— Великолепный! Немецкий!

Орган в русской деревне — это что-то новенькое.

— И значит, долгими зимними вечерами шапкинские мужики слушают Баха в исполнении Гарри Гродберга?!

Как ни странно, мой сарказм оказался совершено неуместен. Вот именно — Гродберга! Так точно — Баха! Да, зимними вечерами в глухой русской деревне.

Только не мужики.

ОРГАН

Но прежде чем хранитель концертного зала села Шапкино откроет поддувало в громадном шкафу "Клаус-вельте" и позволит мне сесть за инструмент, нажать на педаль низкого регистра и пройтись в отрывке прелюдии по обеим клавиатурам, я расскажу об еще одном , может быть, самом главном деятеле этой местности— Михаиле Михайловиче Куце — со слов многих, с кем встречался в этот заезд здесь на берегу Москвы-реки. Сам Михаил Михайлович, к сожалению, находился в отлучке, но от этого образ его будет даже выпуклее — любые легенды и устные предания как жанр тому способствуют.

К восьмидесятым годам выработался такой тип циничных и практичных кандидатов наук (Чубайс как высшее проявление), которые почуяли близкую свободу и решили, что пора рисковать. Если на производстве, фабрике развернуться было еще страшновато, по причине плотного учета, то в деревне, в кресле директора совхоза уже можно было позволить себе творчески подойти к решению общественного и личного благополучия. Размеры пашни, урожаев, удоев легко фальсифицировались. В руках "хозяина" оказывался живой товар — великая ценность в условиях повсеместного дефицита продуктов: будь то огурцы из теплиц, картошка, овощи и фрукты. Подпольный бартер тогда расцветал. Ты мне тонну огурцов, я тебе — километр газовых труб и т.д. Это называлось хозспособом.

Таким способом директора в пределах Золотого кольца, по причине относительной близости к столице, начали активно воздействовать и на чиновников многочисленных министерств, ведомств, выбивая первоочередные поставки. Это были, по нынешним временам, совершенно безобидные и малоэффективные методы ведения дел, но тогда они приносили поразительные результаты. Теперь уже можно открыто сказать, что все так называемые "маяки", чьи имена отливались в золоте ВДНХ, действовали именно так. Изредка кое-кого из них хватали, судили, сажали, что заставляло других только поступать изощреннее.

Именно из среды таких деятелей времен развитого социализма вышел и Михаил Михайлович Куц, московский аспирант, добившийся места в Шапкино.

Это были поистине счастливые времена для деревни. Пик ее пятисотлетней истории, начиная от первых поселенцев боярина Высоцкого.

Куц построил дивный молочный комплекс, чем-то похожий на стартовую площадку Байконура. Сотню коттеджей для крестьян. Дом культуры, как говорится, намного переплюнув благотворительного помещика Шапкина.