Газета Завтра 431 (09/2002) - [34]

Всякий раз, возвращаясь домой, я захожу в находящуюся поблизости его мастерскую. "О-о, Женя пришел", — радостно говорит он.(Кстати, на снимках Савицкий всегда суров, сдержан, задумчив. Но я, как правило, вижу его улыбающимся, смеющимся. И даже о серьезных вещах он говорит с хорошей долей самоиронии). Мы крепко пожимаем друг другу руки и, включив самовар, с неудачно подпаянным носиком, пробовал сверлить, соскабливать, а вода все равно течет медленно, начинаем пить чай с его никогда не кончающимися сушками. Он сидит в уголке своего дивана, как всегда поджарый, собранный, с медальонным профилем, а я приземляюсь в одно из двух его кресел, и мы говорим подолгу о многом, чаще о жизни и лишь изредка об искусстве.

В последний год-два я стал реже наведываться к мэтру. Мне не хочется отрывать его от работы. Ведь время поджимает. А ему еще надо столько успеть. Я знаю о его замыслах, для воплощения которых не хватило бы и десятка жизней. Обычных жизней, но не жизни Савицкого. Он успевает сделать больше, чем сотни других. Те, что давно знают его, склонны относить это к необычной организованности художника. Его коллега и друг Георгий Паплавский рассказывает, что раньше по Савицкому можно было сверять часы. Что бы ни случилось, в восемь часов утра Михаил Андреевич уже в мастерской. Он и сегодня, как в былые годы, работает много и продуктивно. Мне кажется, даже продуктивнее и интереснее, чем прежде. И в этом я не вижу особой загадки художника. В этом — неисчерпаемый потенциал человека-труженика, которому судьба, несмотря на все неимоверные преграды, вынуждена была уступить и позволить стать творцом.

Мы говорим о сегодняшних страстях. О рынке, рынке искусства. Я упрекаю его, что он очередного богатого купца, который хотел "за невиданную цену" приобрести его работу, отправил ни с чем. "Я не хочу, чтоб какой-то жлоб хвастался, что у него висит Савицкий. Ему же не моя работа нужна, он в этом ничего не понимает, а моя фамилия. Пусть поищет другую. Сколько вокруг художников, желающих сегодня продаваться, и даже хвастающихся этим. Пишущих в своих каталогах, что их работы находятся в частных коллекциях, подчеркиваю, в частных коллекциях в Польше, Израиле, Германии, США, Аргентины… То есть висят на фазенде у какого-нибудь Ганса или Моники."

Я начинаю спорить с ним и убеждать, что если эта картина облагородит душу какого-то Ганса или тело той же Моники, то что в этом плохого? Не всем же творениям художников висеть в Лувре или Музее Прадо, чтобы ими любовались миллионы ценителей. В конце концов там попросту мест бы не хватило. "Xотя вы даже в известные западные музеи, когда вас просят, не продаете",— упрекаю я и припоминаю последний междугородний звонок и состоявшийся разговор, которому сам был свидетель.

"Хотите видеть мои работы? Хорошо, я не возражаю,— добродушно говорит Савицкий. — Какой музей?.. Да, я знаю этот музей. Приезжайте в Минск. "Цифры на сердце" в музее Отечественной войны. А мало покажется — приходите ко мне в мастерскую… Нет, у вас выставляться не заинтересован. А какое дело вашим зрителям, или как вы говорите публике, до наших проблем?" Он говорит, как всегда, твердо, размеренно. Как я потом выяснил, звонок был из Амстердама.

“Возможно, я не прав. Но я не хочу выставляться, тем более пополнять прославленные западные музеи. Если мои работы действительно что-то стоят, то тем более пусть они остаются в моей стране. Я горд тем, что некоторые мои работы после развала СССР остались в России, в одной Третьяковке их более десятка. То есть они стали ценностью Российского государства. И этого с меня достаточно. Это свои люди. И когда мне дали премию и орден Андрея Первозванного за вклад в российскую культуру, я этим действительно гордился. Xотя с действиями кремлевских властей в корне не согласен. Считаю, что они глубоко антинародны. Будь это война, которую они специально, чтобы уничтожать русских людей, ведут уже несколько лет... И будут вести, делать из русской армии посмешище. Особенно это дико выглядит после короткой расправы американцев с "непобедимыми" талибами. Или будь это лобызания с Западом. Да никогда у нас не будет с ними дружбы. В Европе много веков назад сложилась своя цивилизация. Суть ее в экспансии — завоевании. Она и до сих пор остается такой. В этом можно убедиться, проследив историю России даже не с эпохи крестоносцев или Наполеона, а последних двух мировых войн. Сюда ведь шли войной не только немцы, но и итальянцы, испанцы, французы...

Сегодняшняя история свидетельствует, что эта экспансия "цивилизованной Европы" продолжается, но в других, более изощренных и страшных формах. Они действуют экономикой, подкупом, идеологией, особенно идеологией. Они разрушают последний редут нашей государственности — православие. И это недавняя скандальная экспансия католицизма на канонические русские земли — наглядный тому пример. Чему удивляться! В конце концов нам пора оставить все иллюзии, знать, что никто, никогда нам ни в чем не поможет. Только мы сами можем спасти себя, выбраться из той бездонной ямы, в которой сегодня находимся.