Газета Завтра 427 (05/2002) - [29]

Там, в Сербии, над белыми, в цветущей черешне горами, над красными черепицами, над золотыми крестами монастырей несутся черные змеи крылатых ракет Америки, перепончатые нетопыри бомбардировщиков-невидимок. Падают в реки разорванные мосты, горят иконостасы, вспучиваются взрывами предместья Белграда. Здесь, в Москве, на Садовой, у яично-желтого здания американского посольства начинает стекаться митинг, осуждающий бомбардировки Сербии.

Первыми являются активисты ЛДПР, шумные, в кожанках, с толстыми плечами, с мобильными телефонами, в странных плосковерхих картузах — копия того, что носит их неуемный, экзотический лидер. Похожие на рыбаков с бреднем, раскрывают во всю ширь тротуара синий антиамериканский плакат. Их руководитель, копируя вождя энергичными жестами, трескучими интонациями и гримасами, начинает рокотать в мегафон, поворачивая его то в сторону высоких солнечных окон посольства, то на проезжую часть, где мчится непрерывный блестящий поток Садовой.

Прибыла агитбригада анпиловцев, с красными флагами, портретами Милошевича и Че Гевары. Пожилые женщины с плакатиками на груди. Седоволосый, в пластмассовой каске пенсионер с алой бумажной гвоздикой. И сам предводитель, привычно хватающий колокол мегафона. С полуслова подхватывает оборванную на прошлом митинге речь, продолжает яростную, не сломленную тюрьмой и побоями проповедь.

Лимоновцы, все в черном, долговязые, иные в черных, затеняющих половину лица платках, с серпасто-молоткастой эмблемой на флагах, чем-то неуловимо напоминающей свастику, поглядывают с молодой гордыней на пожилых анпиловцев, на целлулоидного, гремучего либерал-демократа с мегафоном.

Пожаловал православный батюшка в облачении, с чистенькими, в белых платочках, прихожанками, с бородатыми, в сапогах и косоворотках, хоругвеносцами. Недовольно поглядывает на шумливых ораторов, оправляет на груди золотую епитрахиль. Крепкие бородачи подымают на руках тяжелый образ Саввы Сербского.

Нарядная, расфранченная стайка казаков с золотыми погонами, в лампасах, в крестах всех мыслимых и немыслимых войн, с яркими солнечными бородами. Лихие, заносчивые сторонятся красных агитаторов, устраиваются поближе к батюшке, и один казак, известный похождениями в Абхазии, Приднестровье, в Боснии, снял фуражку, подходит под благословение священника.

На тротуаре все тесней. Мелькают эмблемы патриотических организаций и союзов. Разворачиваются транспаранты, клеймящие американцев. Реют флаги политических движений и партий. В иных местах и случаях враждующие, не переносящие друг друга, соединились общим протестом у высокой чугунной решетки, перед помпезным, бело-желтым зданием, на котором красуются американский флаг и герб с пернатым орлом. Нелюбовь к Америке велика, у всех выражается по-разному, но для всех Америка — враг, опасность, источник бед, коварный победитель, жестокий эксплуататор, с которым один на один сражается маленькая православная Сербия, посыпаемая фугасными и зажигательными бомбами.

— Америка — параша, победа будет наша! — выкрикивает долговязый лимоновец, и все, даже православный люд, одобрительно рокочут.

Тротуар забит до предела. Вялый язык толпы, переливаясь через край, выплывает на проезжую часть. Дорожный инспектор с полосатой палкой, взволнованный, потный, останавливает машины, направляет в обход клубящегося варева.

В этом ленивом, медленно накаляемом месиве видны панки, похожие на попугаев, с расцвеченными, торчком стоящими хохлами, с кольцами в ушах и ноздрях, с синюшными лицами, изможденными ночной дискотекой и наркотической галлюцинацией. Тут же бритоголовые скинхэды, маленькие, крепкие, одинаковые, как инопланетяне. Дружные, ироничные, развязные, привыкшие к коллективным дракам, к голошениям на футбольных полях. У некоторых вокруг шеи, как банное полотенце, обмотан красный спартаковский шарф. Тут же чернявые курды с зелено-красно-коричневыми флагами и портретами Оджалана. Палестинцы с чучелом еврея, на котором болтается желтая шестиконечная звезда. Краснолицая группка "латинос" с гитарой и эмблемой малоизвестного национального фронта — не "Сандино", не "Фарабундо Марти", но тоже со шляпой, саблей и автоматом.

Нелюбовь к Америке интернациональна, соединяет народы в антиамериканский интернационал. Даже размалеванные хохлатые панки и увешанные цепями и погремушками рокеры, пластмассовый продукт американской поп-культуры, вдруг почувствовали себя русскими парнями, у которых деды жили в подмосковных колхозах, а отцы в московских бараках. Явились к посольству покричать: "Америка — параша!", и "Хороший янки — убитый янки!"

Тут нет только представителей либеральных партий, обожающих Америку, живущих под ее защитой, получающих от нее деньги, приглашения, политические рекомендации. Ибо они сами, — Америка, дивизии НАТО, бомбардировщики В-1 над Белградом, израильские танки в Вифлееме, агенты влияния, захватившие власть в России, медленно и неуклонно тянущие из нее последние соки. Здесь нет кудрявого начетчика-"яблочника", со страстью кафедрального пастора защищающего права человека. Нет тонконогой измученной женщины, похожей на поджаренного японского кузнечика, неутомимо нахваливающей рыночную экономику. Нет огромной грудастой бабищи, с выпученными глазами, вытирающей толстые слоновьи ноги о разорванный красный флаг. Все они смотрят сейчас по телевизору, как собирается, крепнет толпа у посольства, и милиция, поддерживая порядок, не позволяет молодцам из отряда революционной молодежи вскарабкаться на чугунную решетку ворот.