Газета Завтра 388 (19 2001) - [4]

А.П. При это вы рассматриваетесь еще и как социальный инженер. Вы занимаетесь социальным конструированием. Вы так или иначе участвуете в процессе, который разворачивается сегодня в России и который я назвал бы процессом унификации. Кончился цветастый, многомерный, пестрый период политической и общественной жизни. Ушли люди, ушли их микроидеологии, упрощается политический и идеологический ландшафт, выстраивается некий новый централизм. Что за этим стоит? Это какие-то одномоментные для общества колебания или это управляемые процессы? И если последнее, то каким вы видите политико-идеологический ландшафт России?

Г.П. Для людей только лучше, когда их жизнь упрощается. Ведь на душе у человека никогда не "просто"; и хорошо, если ему ясен хотя бы внешний рисунок жизни: дом, работа, приход, школа, булочная, библиотека… Замечательно, если у наших людей восстановится доверие к ходу собственной жизни, надежда на прочность ее бытового и государственного русла. Но — нет, я не думаю, что это уже состоялось. "Унификация" о которой вы говорите, — пока еще подытоживание и ревизия старого, а не создание чего-то истинно нового и долгосрочного. Путинская "инвентаризация" и должна заканчиваться унифицированными перечнями — что потеряно, что еще осталось, что взято под особый контроль… Черта под революцией подведена, но черта — это слишком простая фигура! И разумеется, из перебежчиков уже выстроился всероссийский актив, готовый поучаствовать в составлении описей, да и попользоваться имуществом заодно.

То, что мы видим, — конец, а не начало. Реализуются последние из набора идей, с которыми люди Путина вступили в первое президентство. Метут по сусекам, что еще осталось. На столе у меня лежит набор идей, которые были в головах людей на тот момент. Видно, где эти идеи представляют собой черновик системы, а где ее нет, а есть сумма возражений и поправок против каких-то догм 90-х и 80-х годов. Праволиберальные поправки, централистские, национальные поправки… В этом наборе идей, догм и возражений я не вижу национальной палитры "слева направо", а вижу лишь попытку увязать, сохраняя под контролем массу процессов, стремящихся каждый к своему финалу. В том числе, я думаю, и к финалу в Кремле. Путин подходит к моменту, когда придется сказать (хотя бы про себя, полушепотом!) — а что мы на самом деле такое? Что намерены делать в стране и в мире? И — зачем, с какой целью? Мы где-то возле этого порога.

А.П. Ваше утверждение сводится к тому, что крупного концепта, крупного замысла пока что нет, а происходит реализация ряда прорывов перед решающим выбором сверхзадач и сверхзатей, которые уже сложатся в нечто новое. Какое новое — еще не ясно…

Г.П. Концепт не возникает внутри частной биографии, вне политической и интеллектуальной дискуссии. "Крупному замыслу" нужны для формирования, по меньшей мере, спор несколько "некрупных"... Однако трудно вообразить нечто более стоптанное и бесплодное, чем сегодняшняя интеллектуальная сцена, наследие 80-90-х годов. Это безыдейное, безрелигиозное и неконструктивное месиво, чуждое понятию истины, понятию факта и понятию порядка, канона… А бесчестие мстит бесплодием. Вот ваша газета ругает западников, а и западников-то нет настоящих: сегодня они "европейцы и либералы", а завтра всю Европу продадут за пятак, лишь бы безопасно ездить в США на инаугурации… Сегодняшний путинский авангард выбирается из воронки на месте двусмысленной революции 90-х. Двусмысленной не потому, что демократической, демократией здесь как раз и не пахло, — а потому что бесчестной. Россия претерпевает множество бедствий, но и это не делает ее готовой к их честному обсуждению. Мы даже не желаем называть вещи своими именами. Откуда вдруг выпрыгнет национальная повестка дня? А без этого — откуда возьмется необходимая, жестокая борьба позиций, в которой состоится элита?

А.П. И все же у меня как человека, не входящего в элиту, но, тем не менее, достаточно пристально следящего за процессами, которые происходят в стране, возникает ощущение, что осуществляется довольно настойчивая, быстрая централизация. Централизация по захвату пространств, централизация власти, централизация информационных средств. То есть происходит возвращение к некоей достаточно ясной централистской модели. При этом возникает вопрос, подо что осуществляется эта централизация? Является ли это просто наведением порядка и прекращением разного рода хаоса, от которого невозможно жить ни стране, ни обществу? Либо это все-таки идет инвентаризация хозяйства, учет потенциалов под какой-то новый суперпроект? Ведь Россия, если она живет, живет только в масштабах огромных проектов, деяний, абсурдов. В ту десятилетнюю передышку, которую Россия прожила без проекта, она была, мне так кажется, беременна своим будущим. И если сегодня в стране нет лаборатории, в которой вынашивается новый проект, если очертания этого проекта попросту отсутствуют, то какой тогда был смысл в передышке?

Г.П. Во-первых, есть такая беременность — беременность ощущениями, она называется ложная беременность. Все говорят: поглядите, какая катастрофа — ну не может же из такой ломки не родиться великого будущего! А почему собственно? Россия не застрахована от абсурда, люди погибают и за пятак.