Газета Завтра 387 (18 2001) - [19]

Полк химической защиты, которым командовал подполковник Степанов, прибыл из Ленинградского военного округа в первые же недели аварии на ЧАЭС и был развернут по штатам военного времени. На 90 процентов он состоял из военнослужащих, призванных из запаса — недавних рабочих, техников и инженеров знаменитого Кировского завода. Средний возраст солдат и сержантов — тридцать пять — тридцать восемь лет. Цвет рабочего класса, золотой мужской генофонд. Кто-то из государственных деятелей, возможно, и мудро решил не посылать в зону высокой ядерной опасности девятнадцатилетних солдат... Этим солдатикам, понятное дело, надо успеть еще жениться и детей заиметь, а зрелые мужчины уже имеют семью, жен и детей... Суровый выбор! Как будто в тридцать восемь лет у мужчины все позади и не должно быть больше детей, как и здоровья! Выбрали из двух зол наименьшее? Суровый выбор.

Обычно солдат-запасников называют в армии "партизанами". За их невоенный вид, мешковатость, за их временное неопределенное положение. Видя солдат-питерцев в деле, я ни разу не вспомнил о "партизанстве". То были бойцы первой линии, ежедневно обстреливаемые радиацией, изматываемые колоссальной физической нагрузкой. Сегодня, когда Чернобыльская АЭС, к радости заокеанских политиков и менял, полностью закрыта, когда не возвращены к нормальной безопасной жизни ни города Чернобыль и Припять, ни сотни сел, — уже как-то не хочется называть астрономические цифры перелопаченного и вывезенного грунта, уложенных бетонных плит, километров асфальта, многократно "отмытых" домов-многоэтажек, и тысяч деревенских изб и дворов...

Сколько забот и дел навалилось на Степанова! Работы в Припяти и на третьем блоке станции. Под радиационным обстрелом. Его бойцы и командиры действовали по-боевому. От рубежа к рубежу. Перебежками. Укрываясь от прямого воздействия за блоками и техникой. Но "обстрел" велся отовсюду. Иной безобидный с виду осколок бетона под ногами таил в себе такое, что стрелка дозиметра зашкаливала... Работали на таких участках по секундам и минутам.

Бывало, чтобы подцепить тросом глыбу или сбросить вниз кучу радиоактивного мусора, приходилось выскакивать и укрываться по несколько раз... Было — закупленные за океаном японские роботы фирмы "Камацу", все такие механические и электронные, отлично работавшие в обычных условиях, у реактора работать отказались. Один стал, как вкопанный, на крыше реактора, другой — пощелкал клешнями, развернулся от станции и, не слушая никаких команд, направился к заводи с радиоактивной водой и утопился! Роботы не смогли, а люди сумели! Впрочем, будем точны — присланные позже роботы, сделанные инженерами-бауманцами, работали отлично. (Этих роботов-ликвидаторов шутливо называли "Федя" и "Захарка".)

Но главную гигантскую работу все же сделали люди. Того самого советского воспитания и менталитета. Случись подобное у тех же американцев — "кранты бы им были!" Так сказал мне Александр Федорович Стеняхин, у которого 26 выездов на станцию было, который как водитель вывозил радиоактивный мусор. Всякий раз делал по 3-4 ходки. Рядовой Геннадий Ильясов имел на тот день, когда мы с ним встречались, 23 выезда. Не меньше сержант Иван Хватов и командир отдельной роты старший лейтенант Александр Великин. (Ныне — председатель Северо-Западного отделения "Союза Чернобыль".)

И я снова — об Америке. Мы-то только последние годы, а они уже больше, чем два века назад, свихнулись на деньгах и бизнесе. Американец задаром и шагу не сделает. Наши люди, те, что были тогда в Чернобыле, они — совсем другие. Степанов утверждал, и не без основания, что моральные стимулы у нас преобладали над материальными.

Как-то одному бойцу вручили денежную премию, а благодарность (красочно оформленную на специальном бланке) отложили до другого раза... Пришел солдат к командиру полка. Не нужна, говорит мне, товарищ подполковник, денежная премия. Вы бы мне вместо нее грамоту дали. Ее я детям и внукам показывать буду. А деньги что — были и нет!

Сегодня, когда ЧАЭС навсегда выведена из эксплуатации, может возникнуть вопрос: может, не нужны были все наши жертвы и усилия по введению ее в безопасное состояние, попытки по оживлению десятков зараженных населенных пунктов, в которых сегодня все равно жить нормально нельзя? Нет, все не зря! Безусловно, надо было локализовать ядерную опасность, заткнуть пасть разбушевавшемуся реактору. Иначе разматывал бы он свой невидимый смертоносный шлейф над всеми территориями нашей некогда единой державы... Заключив четвертый атомный блок в саркофаг, люди на много лет устранили эту смертельную опасность. Кто видел саркофаг, тот не может не удивиться, как это было вообще возможно — техникой и руками человеческими возвести такое гигантское сооружение, аналогов которому в мировой практике не было. Он — обелиск мужеству и героизму людей.

Человечеством, пусть вынужденно, но приобретен опыт борьбы с радиационным заражением, сделаны нужные выводы.

...Сегодня в Москве я часто разговариваю с полковником запаса Александром Николаевичем Степановым и о 1986 годе аварии на ЧАЭС, и о нашем непростом времени. Как живут бывшие ликвидаторы? Трудно живут... Многих, очень многих мучают болезни — последствие перенесенных ими радиационных и физических перенагрузок. Из личного состава полка, которым командовал Степанов, 53 человека умерли... Многие сотни ликвидаторов стали инвалидами. Досадно, что подлинные герои тех отчаянных дней, такие, как капитан Александр Илюхин, тогда командир отдельной роты радиационной и химической разведки, ныне армии как бы и не нужны. Приобретший такой опыт, успешно окончивший адъюнктуру и оставленный как военный ученый в Москве, ныне подполковник Илюхин вынужден семь лет мыкаться по чужим углам и не иметь своей квартиры... Выход видит в том, чтобы увольняться из Вооруженных Сил — потому как они, эти вооруженные, ныне не в силах заботиться о своем золотом офицерском фонде, а в гражданской жизни шансы получить жилье еще есть...