Газета Завтра 301 (36 1999) - [39]

С первых же дней нашей совместной жизни я обратила внимание на то, что Михаил Ляхов любил приговаривать: "А вот мой дедушка говорил...", "А дедушка в этом случае поступал так..." Потом выяснилось, что дедушка Аверкий Федорович умер, когда его младшему внуку Михаилу — Миньке — не было еще и пяти лет. То есть у человека, которому тогда было уже за тридцать, воспоминания его раннего, сверхраннего детства остались чуть ли не решающими в жизни, и дед, как казалось, был самой яркой личностью, встреченной им на своем жизненном пути.

Теперь мужа нет. Теперь для меня дед Аверкий — ярчайшее воспоминание и ключ к русскому характеру.

Муж не напрасно помнил деда — это был некий невыучившийся Ломоносов. Самое замечательное, что такие мужики в русских деревнях были не единичны. ЭТО БЫЛИ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ В СЕБЕ ОДНОМ ЗАКЛЮЧАЛИ ВЕСЬ ПРАКТИЧЕСКИЙ ОПЫТ ВСЕГО НАРОДА. Дед Аверкий знал и умел все. На своем веку он собственноручно построил две ветряные мельницы. По обычаю, вал ветряной мельницы, на котором укреплены крылья, мужики деревни поднимали вместе — МИРОМ. Дед Аверкий, создав систему рычагов и передач, всенародно поднял вал сам — ОДИН. Помимо виртуозного исполнения всех крестьянских работ — плотницких, столярных, кузнечных, землеробских, дед построил много станков: соломорезку, льномялку и другие машины. Станки были деревянные, ручные — собрать денег на мотор он и не мечтал. Но мир человеческой деятельности был подвластен ему целиком. Много раз мой Минька повторял мне слова деда:

— Минька, хорошо жить на свете, когда есть базар. Там всяких машин и вещей наставлено — множество. Иди туда и выбирай. Понравится тебе что — постой и разгляди, как сделано. Потом приходи домой и делай себе такую же вещь или станок сам.

Дед смотрел на базар, как на выставку достижений народного хозяйства, — он ходил туда учиться. Весь самодельный окружающий мир — от мельницы, хаты, колокольни до детских игрушек и деревянных кружев на окнах избы — был подвластен рукам мужика, который столетиями (а, может быть, и тысячелетиями) уверенно "мыслил топором".

Это вот такие все умеющие мужики, не видящие в мире ничего им недоступного, впервые в истории человечества распространили нашу страну на четыре материка: освоили восток Европы, необозримые пространства Азии, большой кусок "Русской Америки" и первыми открыли землю Антарктиды.

Миньке четыре года. Дед берет его на пашню и "учит" пахать. Своими огромными лапами дед СВЕРХУ нажимает на рога плуга, а четырехлетний кудрявый Минька, подняв руки, схватывает рога СНИЗУ. Деду не жаль ломать борозду, деду хватает терпения смотреть на спотыкающегося и быстро изнемогающего внука. Сверху дед своим толстым, как огурец, пальцем, поддерживает плуг. Минька устал. Дед подхватывает его и сажает на спину коня: "Отдохни!.." Вечером бабы им — старому и малому — кланяются в пояс: "Пахари вернулись!" Я помню из учебника педагогики восторги авторов, которые писали, что в Древнем Риме был высочайший педагогический принцип "мальчика надо уважать". Мы нуждаемся в глубоком исследовании этого педагогического принципа на примере русской мужицкой школы.

Дед учил Миньку всему, что знал. В том числе и своей доброте и отваге. При битве двух деревень стенка на стенку старый Аверкий возглавлял стенку своих. И этот же дед учил Миньку доброте — доброте сильного и спокойного человека.

Вечером дед Аверкий, подобрав волосы ремешком, садился на завалинку и резал деревянные игрушки для детей. "Кому конь?.. Кому гусь?.." — "Мне!"

Когда начались колхозы, дед сразу и охотно все отдал в колхоз: "Мир так решил!" А что решил мир — закон!..

Мужики ломали станки. Через деревянную соломорезку полупьяные пропустили, например, металлический прут, побившись об заклад — как сломается станок? Дед ходил в правление колхоза, плакал и просил разрешения починить станки.

Дед умер.

Семья переехала к отцу — Григорию Аверкиевичу, который давно уже жил в Горьком. Человек с такими же золотыми руками, как дед, столяр-краснодеревщик Григорий Ляхов до революции работал у владельцев речных кораблей, артистически оформляя красным деревом каюты для богачей. С появлением авиации он стал работать на аэродромах.

Попав на аэродром, мой Миша, конечно, освоил авиацию: прыгал с парашютом, лет в 14 поднял самолет, который не знал, как посадить. При посадке сломал шасси и крыло, да батька, естественно, починил. (А у Миши осталась травма — искривленный крестец).

Тут в жизнь Миши вошла, во-первых, великая дружба, такая, которая бывает только в детстве и у подростков, — дружба с сынком из дворянского семейства, которое в революции потеряло богатство. И с этой дружбой пришел другой замечательный человек, на этот раз не дедушка, а бабушка — бабушка его друга Юрки. Бабушка, человек блестящего образования, полиглот и знаток естественных наук, взяла Мишу в друзья и воспитывала сразу двоих. В частности, прямо с листа читала им книги на разных языках: Дюма, Жюль Верна, Вальтера Скотта, Джека Лондона и пр. Иногда, забывшись и увлекшись, бабушка вдруг переходила на язык подлинника. Тогда мальчики пищали: "Бабушка, мы ничего не понимаем!.." — "Ах, да!.." — спохватывалась бабушка и тут же продолжала по-русски... Миша запомнил на всю жизнь, как бабушка, разбив бумагу на клеточки, копировала так же разбитую на клеточки репродукцию "Боярыни Морозовой". Она копировала картину мягким простым карандашом, быстро, уверенно и сразу же начисто, без поправок — как печатала.