Газета Завтра 284 (19 1999) - [17]

Далее был жирно выведен заголовок:

"Наше сердце! Сердце нормального человека, в среднем, делает в минуту 70-86 ударов. С возрастом число ударов изменяется. При рождении оно делает до 130 ударов в минуту. В три года — 90 ударов. В зрелом возрасте до 75. А в старости уменьшается до шестидесяти. Иван Питолин".

— А касательно картошки вот здесь почитайте, — подсказал Евгений Константинович.

Читаю: " 21 сентября 1927 года. Выкопано картошки 9 бураков..."

— Что, и это все про картошку?

— Тогда она баловством считалась. Здесь у брата на ста восьмидесяти страницах — жали, сеяли, орали, молотили, мололи... А про картошку одной строкой в году. Теперь, наоборот, в нашей Петровской ничего, кроме картошки, не садят. Ну не считать же огородные овощи, лук или морковь...

Мне вспомнилась сушь лета 1997-го. Тогда покончил с собой здешний наш картофельный король — фермер из Пучинино, что в двенадцати километрах. Как активный член Крестьянской партии он получил в банке большую ссуду. Сам на фургоне съездил в Финляндию, закупил каких-то чудодейственных удобрений. Мешки были красочные. Он их потом напялил на колья и получилась небывалая импортная изгородь. Финны ему и семена продали какие-то небывалые. Под будущий урожай он очень выгодный договор на поставку заключил, имея своего человека в областном собрании, подмазав где следует. Весной распахал всю имеющуюся землю, даже огород под окнами, даже палисадник. Посадил картошку.

В то лето я заезжал к нему в июне. Еще ничто не предвещало засухи, краха. Еще Варакин Николай Федорович хвастливо кликал себя картофельным королем и обещал жену Наталью Сергеевну на вырученные капиталы зимой в Египет прокатить, а на обратном пути в гостинице "Россия" поселиться и в театры походить.

Потом в июле я видел его бегающего с канистрой воды у костров туристов. Заливал водой огонь. Скандалил с праздными бродягами. Орал на них благим матом. Пребывал в паническом настроении. Тогда уже глаза его были красными, воспаленными и с губ брызгало слюной, чего раньше не замечалось. Потом мне сообщили, что в то лето Николай Федорович (не будь плохо сказано о покойнике) стал поколачивать свою королеву. А супруга продолжала упрекать мужа долгами. Ну, он от отчаяния и пальнул себе в рот из ружья...

В нашей Петровской люди на картофельном поприще никаких титулов на себя не накладывают. Картофельный король умер — да здравствует картофельная челядь. Конечно, негласная иерархия существует. Заметно, например, что сидевший в молодости три года за хулиганство Витя — третий муж Нины Шелестовой, чувствует поэтому себя самым значительным человеком. Сверстников вроде меня покровительственно называет "браток". Для него теперь судимость, как нашивка за ранение. Можно сказать, что в деревне он в одном лице — мафия. Тоже, конечно, картофельная.

Два старика — фронтовой и энкавэдэшный — картофельные ветераны.

Интеллигент из Москвы картофельный — Кислой.

А я — картофельный писатель.

Все мы люди из земли выкопанные, выкатились на солнце жизни, проросли и скисаем помаленьку. Чего не скажешь о долгожданных пахарях, коренных людях этой местности — Иване Барынине и Толе Стамом. Уже солнце в глаза запоглядывало, когда они появились на холме, устланном рыжими шкурами прошлогодней травы. Сначала из леса на поляну выдвинулось большое серое животное — лошадь, непривычная теперь в сельском пейзаже, как динозавр. За нею в постромках волокся поваленный на бок плуг. За плугом на веревочном прицепе — двухколесный мотоблок. И два мужика неспешно, былинно вышагивали по сторонам этого обоза.

Из своих домов, закутов и заулков одновременно их увидели все обитатели Петровской. Высыпали навстречу к пашне, к полосам — здороваться, судить-рядить, торговаться. Еще далеко были пахари на подходе, а уж два наших старика решили, что они свои участки будут пахать конем. "Он и унавозит". И меня агитировали за коня. И — не так напористо — Кислого тоже. Но дитя советского научно-технического прогресса и новой русской буржуазности снисходительно улыбался и призывал "оставить животное в покое, не мучить". Если было бы время, Кислой развил бы и свою любимую мысль о вегетарианстве, коим сам был одержим и благодаря чему за пять дней блуждания по лесу не оголодал.

Только Витя не снисходил до возбужденных соседей, копал свой огород лопатой. Сколько их, этих бабочек стальных, порхают сейчас над русской землей!..

Оба пахаря прибыли взведенные, под хмельком. Без долгих рассуждений приняли по стопке за первую борозду. Иван — красивый белокурый мужик лет пятидесяти с неимоверно развитой грудной клеткой, подпирающей подбородок, налег на плуг. А коренастый, чернявый Стамой завел мотор и, немного поломавшись, дал Кислому "порулить". И пожилой москвич в американской шапочке пошел за мотоблоком, и так увлекся игрушкой, что сам вспахал всю свою полосу. Но все-таки вынужден был уплатить Стамому полную договорную сумму в двадцать пять рублей...

Назавтра всей деревней боронили вручную — вилами с загнутыми концами. Веревочкой размечали ряды по квадратно-гнездовому способу. Ни ревматизм орденоносца Евгения Константиновича, ни одышка и старые раны Егора Васильевича никак не проявлялись. Рядом с ними их старухи тоже кланялись земле, перекрикивались, весело им было под спорым весенним дождиком оплодотворять родные суглинки.