Газета Завтра 249 (36/1998) - [34]

…И все ж самое жуткое зрелище в СИЗО - дети, подростки. Хотя. как ни инфернально это прозвучит, глядя на жизнь этих мальков в камерах, немного и радуешься за них: в большинстве своем они обрели здесь то, чего лишены “в миру” - нормально питаются, спят на чистых простынях, их регулярно водят в баню. В каждой “детской” камере - взрослый “воспитатель”, назначенный из числа “примерных” заключенных, работающих в СИЗО. “Я тут впервые книжки стал читать,” - сообщает 12-летний “преступник”. И - тоже ждут суда: кто за кражу, кто уже и за хулиганство с кровопролитием, а кто за пособничество взрослым ворам… “Хуже всего то, что побывают эти сопляки в “зоне” - и оттуда уже урками выйдут”, - говорит тот же старший офицер, а уж он-то, “зубр” ведомства исправительных дел, знает, что говорит. И продолжает: “По-доброму, так высечь бы каждого из них до поросячьего визга - и под зад ногой, по домам, но - куда там…” И впрямь - куда? Большинство из этих ребят - дети таких родителей, что и сами завтра станут “сидельцами” (а то уже и побывали “у хозяина”), дети безработных, коих теперь на Псковщине пруд пруди в селе и в городах. А многие - из семей беженцев, рванувших на Русь от людоедских “демократий” Балтии да от восточной резни - и ставших российскими люмпенами. Так что ответ на вопрос “кто виноват” - не ясен лишь младенцам да еще тем, кто превратил всю страну в подобие “зоны”…

…А вот этот 19-летний парнишка из псковской глубинки уже осужден, ждет отправки в колонию - аж на 7 (на семь!) лет. История проста: выпил с корешами, показалось мало, стал колотиться в избу к старухе-соседке (естественно, произнося “под парами” различные фиоритуры из ненормативной лексики) и в конце концов получил от нее 250 тыс. “старыми”. Назавтра было опомнились, деньги вернули - ан поздно было, оказался в кутузке, и хоть старуха сама свою “заяву” просила аннулировать, районным “органам” надобно было “процент” выполнить, и тоже нашлись “отягчающие обстоятельства”. И вот теперь один из немногих не сбежавших из своего села молодых механизаторов проведет “по закону” годы за колючей проволокой - всего лишь из-за пьяной глупости своей мальчишеской (а в том селе - ни клуба, ни невест, вот и бесятся парни). Господи, думается мне, да что ж творится? Всякие чубайсы-кохи-собчаки и иже с ними уже сотни миллиардов “баксов” украли и за кордон сплавили - и хоть бы хны им, а этот Вася за 250 рублей (и то фактически не украденных) семь лет в лагере мотать будет! Где мы живем?.. “Мы-то здесь лучше других знаем про закон, “который что дышло”, знаем, кто из нашего “контингента” впрямь преступник, а кто - просто несчастный да невезучий, - подхватывает мой вопль все тот же офицер по режиму, - да что поделаешь? Единственно, что можем - так их здесь содержать, чтоб человеческого облика не теряли, разума да здоровья не лишались…”

* * *

По какой причине автор этих заметок стал нередко появляться в “Псковском тюремном замке” - так официально зовется здание изолятора - сюжет для отдельного небольшого рассказа. Главное, что по своей воле и даже, можно сказать, как добрый гость у добрых хозяев.

Да и то сказать: всю свою сознательную жизнь знаю эту мрачно-могучую мини-крепость, а внутри ни разу не бывал. Меж тем, сей “почтенный замок был построен”, говоря строкой Пушкина (который сам чуть в нем не оказался в начале северной ссылки) еще в 1804 году. И к середине текущего десятилетия, несмотря на многие былые ремонты и перестройки, а также вследствие “перестройки” политической с отсутствием финансирования как главным ее результатом, он сильно обветшал и прохудился. Настолько, что некоторые особо вольнолюбивые заключенные смогли проникать на свободу через дырявые потолки камер и крышу (да, был такой случай в 90-х, правда, безуспешный для беглецов: изловили всех сразу). Но, помимо вольнолюбия, у сидельцев СИЗО были и другие весомые причины для нелюбви к темнице: в камерах можно было хоть “Записки из Мертвого дома” экранизировать, теснотища, духотища, многоярусные нары, вши стали заедать, ибо подавалась лишь холодная вода по трубам, зато в тюремном супчике, кроме нее, почти ничего не обнаруживалось, случались перебои даже с хлебом. Но очень хотелось кушать не только заключенным: личный состав изолятора тоже страдал этим желанием, трудноосуществимым при наличии отсутствия регулярных выплат жалованья. Так что и среди людей в погонах и без оных, служивших в этом учреждении, особого порядка тоже не наблюдалось…

Вот над таким-то хозяйством и стал начальствовать три с небольшим года назад подполковник Борис Федотов. Ныне о первых днях и неделях своей новой службы он отзывается чаще всего одним глаголом: “побирался”. Где можно и где нельзя побирался, просил, умолял и требовал: и в обладминистрации, и в мэрии, и на хлебозаводе, и во всех прочих конторах и фирмах, от коих зависит обеспечение СИЗО. И не в том дело, что офицеру с немалым стажем службы во внутренних войсках, побывавшему во многих крутых “переплетах”, побираться стало невмочь - в те же первые дни и недели начальствования ему стало ясно, что такими “паллиативами” положение не исправишь, рано или поздно опять грянет какой-либо гром и креститься будет поздно…