Газета Завтра 249 (36/1998) - [33]

Поймешь ли, многовой?..

Услышишь ли, заступник?..

Душа моя скорбит,

скорбит моя душа!..

Не Божий посланец,

но Господа отступник

Вершит твоей судьбой,

твой русский дух круша!..

Ужель не отличишь слова -

от словоблудья?..

Сердечный крик души -

от шепотка льстеца?..

Но нас с тобой

не отступник рассудит,

А вера в Духа, Сына и Отца!

Откуда он,

неведомый насельник?

И по каким пришел

дорогам и лугам?..

И горько мне,

моей Руси наследник,

Взирать,

как нас разводят по углам…

[gif image]

Станислав Золотцев БАЛАНДА С ПЕЛЬМЕНЯМИ ( портреты в тюремном интерьере )

…ЕСТЬ СВОЯ МАГИЯ у каждого имени. Так или иначе, даже очень опосредованно, но смысл его определяет судьбу - человека ли, города ли, улицы… Губернаторской звалась улица, на которой стоит более чем солидное здание, где автор этих заметок встретился с их действующими лицами; по существу, она такой и осталась - дворец в стиле александровского ампира, с фасада очень похожий на Смольный, после Октября 17-го и до сих пор зовущийся Домом Советов, долгие десятилетия помещавший под своим кровом и обком, и облсовет, ныне вновь стал резиденцией обладминистрации, чей глава - губернатор. Однако после того же 17-го года улица сия носит имя поэта Некрасова. Сколь угодно вольно было иронизировать над частностями пути и поэзии этого гения, но главное в нём непреложно и неопровержимо - поэт печалей и болей простого русского люда, певец той души народной “чей стон раздается” и поныне… Герои же моих заметок обитают (как по своей воле, так и не по своей) не в “доме власти”, не в губернаторском дворце, а в другом на той стороне улицы неподалёку, в здании, чьи стены почти за два века своего существования ежедневно вбирали в себя стоны и плачи, вздохи отчаяния и вой тоски мужчин и женщин как виновных в чем-то, даже тяжко виновных, так и ни в чём вовсе не повинных… так было - так и остается. И “аура” двойного имени этой улицы, - державно-жестковластного и проникнутого “милостью к падшим”, и состраданием к боли людской, витает над сим хмурым строением и накладывает свою печать на каждого из его обитателей - независимо от “роли”, там ему судьбою предназначенной…

* * *

Ах, как вкусны тюремные пельмени!..

Поверьте, эта строка пятистопного ямба не в творческих муках за письменных столом родилась - она явилась на свет сама собой за столом обеденным, в порыве, даже в экстазе вдохновения, охватившего все существо автора именно в минуты поглощения пельменей. И не надо высокомерно морщиться: даже такой столп богемы, как Бодлер, “проклятый” поэт, и тот утверждал - вдохновение зависит от регулярного и качественного питания… Другое дело, что поглощал я этот мясомучной продукт не под домашним кровом, не в общепите, но на месте его производства - в тюрьме. Точнее, в “пенитенциарном” учреждении моего родного города Пскова, еще точнее, в СИЗО-I УВД Псковской области, то есть - в следственном изоляторе, где, как известно, по закону не “сидят”, не отбывают срок, но лишь содержатся обвиняемые до суда, а после суда, уже став полноправным “осУжденным” (заметьте, в этой службе сие слово - только с ударением на втором слоге), ожидают отправки в “зону”. Но - то по закону, по правилам: на деле же, СИЗО мои земляки все равно кличут “тюрьмой”, и многие заключенные пребывают в нем подолгу, некоторые - годами… Правда, кое-кто из “спецконтингента” именно здесь и отбывает свои “срока”, но эти люди не “сидят” - они тут работают, трудятся. К примеру, производят пельмени - вот эти, самые популярные из всех видов сего продукта, продаваемые в нашем облцентре и окрестностях…

* * *

Тарелку с исходящими паром пельменями на стол поставила дама (именно - дама, не молодуха, не “бабец”) во цвете лет, статная, с горделивой осанкой - заключенная. Цыганка. “Но не бродячая, не картёжница - трудовая и из трудовой семьи, сама в общепите работала. Вот мы и ходатайствовали, чтобы она отбывала срок в “трудящемся спецконтингенте” СИЗО, а не в колонии, - объяснял мне старший офицер, ответственный за режим. - Дело-то её пустяковое: подралась с товаркой вроде из-за мужика, платье ей порвала, нос расквасила. А та оказалась шустрой, нашла “нужных людей”, а те “нужную статью” нашли с отягчающими обстоятельствами - вот тебе и 4 года!.. Вообще представителей кочевого племени в изоляторе очень немало (не меньше, чем южан), и история попадания почти каждого из них в неволе - причём не устная, а зафиксированная в следственном деле - донельзя фантасмагорична. Хотя, конечно, преобладают в “спецконтингенте” славяне, родные мои “скобари” прежде всего.

А среди них горше всего смотреть именно на женщин. Нет-нет, что до санитарии и прочих “прибамбасов”, потребных прекрасному полу даже в узилище, то тут условия даже лучше, чем во многих местных жилых домах. То же можно сказать и о питании: “Еда тут даже вкусней у меня, чем на воле была”, - слышалось не от одной из обитательниц женских камер (замечу, по-своему даже уютных камер). Но глаза, но голоса! - сплошная дрожь смертной обиды. На кого? “А мужья-то, женихи-поклонники вас, таких раскрасавиц, разве не навещают?” - спрашиваю, пытаясь перейти на шутливый тон. “Как здесь оказались - так всех отрезало: ни мужей, ни женихов, разве что мать к кому придёт”, - отвечают мне. Обида же - чаще всего на самих себя. “Сами дуры, что в это дело ввязались”. Дело - не “первая древнейшая”, но чаще всего мелкий бизнес. (А ведь именно то, из чего, по идеям “реформаторов”, должна вырасти социальная основа грядущего “демцарства” - растут же ряды озлобленных люмпенов)… Лицо одной из заключенных показалось мне очень знакомым. Еще месяца два назад у неё была своя “точка” близ моего дома, торговала всяким импортным ширпотребом, который ей привозили “челноки” из столицы. Да не сумела вовремя заплатить дань “крутым ребятам”, регулярно навещавшим её, и - пошло-поехало: тоже нашлась “нужная статья”. Теперь ждет суда. “Сама виновата, пожалела денег на хорошего юриста…” Вот и еще вариант извечного российского “кто виноват?”..