Газета Завтра 1234 (30 2017) - [25]

И отношения с людьми у тебя такие же. Ты же всё время доводишь всё до предела: "да — да, нет — нет". Идём — не идём, делаем — не делаем. А тебе все начинают говорить: "Ты что, идиот, что ли?". Типа "успокойся". Вот и всё. Этот и есть "синдром". И преодолевать его крайне трудно. Человек замыкается в себе, озлобляется. Кто-то начинает пить, кто-то садится на иглу, кто-то просто слетает с катушек.

"ЗАВТРА". И вот после всего этого ты попал в журналистику на телевидение. Но ТВ — это такая кислотная среда, которая очень быстро меняет структуру человека. Я видел десятки раз, как телевидение людей растворяет. Как человек приходит на ТВ патриотом, потом становится тихим, уставшим обывателем, становится таким брюзгой, а потом становится "человеком ТВ" — циником, куском ледяной резины. Не принимай это за комплимент, но я всё-таки много лет тебя вижу — ты мне совершенно искренне симпатичен тем, что ты этой кислотой не обрабатываешься. Остаёшься самим собой. Почему?

Артём ШЕЙНИН. Я тебя сейчас, поскольку я тоже журналист и редактор, закольцую. Вот ровно все мои ответы на твои вопросы — про то, что такое ВДВ для меня, и можно ли вернуться с войны, — и есть ответ на твой вопрос, почему я действительно, по большому счёту, базово этой кислотой телевизионной не обрабатываюсь. Именно потому, что для меня ВДВ не на словах, а по жизни стали той самой структурой моего мировоззрения. И в экзистенциальном смысле, не посттравматическом, а ценностном, я с войны и не вернулся, и не хотел возвращаться.

У меня университет за плечами, я член Академии российского телевидения, я много с кем успел поработать, сделать кучу проектов, но всё равно для меня самое ценное, до сих пор формирующее меня — это что я сержант ВДВ, что я "афганец". Когда мы с Владимиром Познером ездили в Америку, фильмы снимали, знаешь, какую кличку я получил в группе? "Сержант". Я всех строил, я отвечал за подъёмы, отбои, машины, координацию перемещений. Всегда нумерация: "Первый пошёл", "Первый" идёт там, "в хвосте" этот, "в голове" тот. У Познера даже об этом в книге написано. То есть не телевидение меня под себя шлифует, а я телевидение шлифую под себя. Я его растворяю и в этом ВДВ, и в этом Афгане.

Признаюсь. У меня был такой момент, когда я немножко зазвездил. Обрюзг, почувствовал себя частью богемы… и знаешь, что сделал? Я просто взял, распечатал полтора десятка своих фоток афганских и повесил их за монитором в кабинете. Они и сейчас там висят. Только я их вижу, никто больше не видит. И когда я посмотрел в глаза моим ребятам на снимках, когда вспомнил всё, что вместе прошли и пережили, я подумал: вот тот парень — я, каким мечтал быть, и был ли бы счастлив он, узнав, каким я стал? Да он бы мне нынешнему рожу набил бы и был бы прав! И кислота отлипла. Мы там, на снимках, — для меня планка нравственности и верности долгу. Опять же к вопросу о том, можно ли вернуться с войны. А зачем мне возвращаться, если я понимаю, что там — это правильное и настоящее. И я равняю себя и правлю себя.

"ЗАВТРА". Наше телевидение как только не ругают. Оно было "сионистским рупором", "ельцинской пропагандой", теперь "путинская пропаганда"… Но что для тебя телевидение?

Артём ШЕЙНИН. Я на ТВ работаю как основном месте работы с 97-го года. В сентябре будет 20 лет. И за это время страна изменилась неузнаваемо. И ТВ изменилось. Изменились приоритеты, ценности. Оно стало другим. Даже то, что я стал телевизионным ведущим, тоже во многом отражает изменившуюся страну. Ведь такой персонаж, как я, ещё лет семь назад был бы просто невозможен на ТВ. Но я есть. При этом я отлично понимаю, что руководители канала далеко не во всём со мной согласны и далеко не все мои убеждения разделяют, может быть, вообще не разделяют, но они профессионалы высшего разбора и хорошо понимают зрителя и то, что зритель хочет видеть в эфире. И они позволяют мне быть самим собой — Артёмом Шейниным, сержантом ВДВ, "афганцем" на "Первом"…

"ЗАВТРА". И последний вопрос. Тяжело делать ежедневное шоу? Ведь ты себе практически не принадлежишь…

Артём ШЕЙНИН. У меня четыре дня в неделю два эфира в сутки. А в дни каких-то мировых событий бывает, что и шесть часов эфира в сутки. Конечно, сложно. Но дальше вопрос: а чувствуешь ли ты эмоциональную отдачу, удовлетворение от этой работы? Ответ — да! Знаешь, я когда периодически начинаю себя жалеть, что мне тяжело — а действительно бывает тяжело, много нервов я на это трачу, расходуюсь эмоционально… Так вот, я когда начинаю себя жалеть, сразу вспоминаю про шахтёров или сталеваров. Мне трудно? Вот им трудно: смену в шахте или у печи отстоять! Я редакторам своим говорю, когда они начинают ныть: ребят, да вы что? Вы на каком-нибудь ткацком комбинате смену у станков отработайте — вот тогда узнаете, где тяжело. ТВ — это моя работа. Я сам её выбрал, меня никто не заставляет это делать. А ещё у меня есть своя "броня" от всего — десантный "тельник". На каждый эфир я надеваю его как бронежилет. Поверь, я не "задвинутый" на "милитари", но для меня тельняшка — это часть какого-то такого, настоящего, правильного мужского мира. И когда она на мне — я его часть. Я перед ним отвечаю за то, что делаю.