Газета Завтра 1230 (26 2017) - [13]

Я понимал, что что-то надо улучшать, надо больше динамики, не должно быть кумовства. В нашей группе в Строгановке процентов семьдесят были блатные. А люди талантливые, но без связей, должны были по семь раз поступать в Строгановку! Причем ребята эти были хорошо подготовлены, имели за плечами отличные художественные училища, которые, благодаря революции, были созданы по всей стране.

Революция распространила культуру по всем городам, по всем провинциям. В каждом городе были или Дом пионеров, или училище, во многих городах появились отделения Академии художеств. И вот, молодые люди с хорошей школой приезжали в столицу, а здесь уже была другая настроенность: школа – это ерунда, нужно найти что-то такое…

В революцию все было ясно: государство четко формулировало свою идеологию. Оно дало платформу, дало надежду, дало мечту художникам, оно гарантировало свою чистоту и праведность. Это подобно тому, как Перикл дал духовные силы своим Фидиям.

И весь ужас нынешнего положения в том, что нет идеологии. Все болтается каким-то непонятным, как эта погода. Нет идей, нет модернизации, нет единства. Все чувствуют разницу состояний, а мы продолжаем идти по тем же тропам, которые приведут нас в ад. Наступаем на грабли неравенства! Если кто-то безумно богат, то для него все должно быть другое, чем для человека, который сам картошку окучивает. И совершенно разные зрительные образы. Я вот окучиваю, я вижу землю и свою тяпку, а он вообще о ней не думает. Он сидит на своей яхте с мобильником, единственным его орудием труда. Поэтому и нет идеологии. Откуда же тогда появится мобилизующее энергетическое искусство?

Но идеология должна быть обязательно!

Революция дала эту цель, эту звезду пленительного счастья, она дала всем художникам надежду, что счастье и рай возможны. Рай - в единении, который я лично испытываю, идя на демонстрации. Я это состояние очень люблю Мне приятно, что все люди, которые со мной в этой шеренге или в той шеренге, такие же, как я, мои братья и сестры. Мы идём совершенно свободно — единый народ, единое тело.

Когда художник отрывается от этого тела, с ним начинает твориться неладное. Я недавно попал на выставку Серебряковой. И вижу: какие-то жалкие пейзажи, какие-то дохлые портретики. Я подумал: «Боже мой, что это? Неужели это моя Серебрякова?» Обратился к смотрительнице: «Да Вы попали на конец экспозиции!». Это были работы парижского, эмигрантского периода. И даже портреты близких Серебряковой людей, Шаляпина и прочих, были какими-то жалкими. Я был со спутником, пришлось оправдываться и объяснять, что это — эмиграция.

И вот, наконец, начало экспозиции. Какое наслаждение, какое высочайшее искусство, какая мощь сильной руки! Я вижу шуршание этой пастели, этих купальщиц, этих жниц! Конечно, это все идеализация, но это, безусловно, великое европейское, мировое искусство. И любимый муж здесь! Когда человек на Родине, когда человеку светит звезда Родины, он достигает высочайшего уровня своего творчества.

Так было и со скульптором Цаплиным, потому что все его величие в Европе было напоено мечтой о возвращении в Россию. За границей он не продал ни одной своей работы, хотя их вожделели многие покупатели. Он все вернул на Родину, хотя, вы представляете, что значит перевезти гигантские скульптуры? Какие сложности, материальные, дипломатические и прочие его ждали? Но была идеология, был смысл, и государство его опекало.

Нет идеологии — и ничего нет. И сейчас на Земле есть Афины, и называются они так же, как и много веков назад. И Парфенон стоит на старом месте, но в современной Греции нет того величия, нет того качества, не создаются шедевры.

Наша революция вспахала всё поле искусства, а не только художников того направления, которые готовили революцию. Корин и Пластов — из династий иконописцев. Они славили Советскую власть и стали её основой в искусстве, чистом и праведном.

Владимир ВИННИКОВ, культуролог.

Литература и революция... Революция и литература... Чтобы в полной мере понять взаимосвязь и взаимодействие двух этих феноменов — тем более, применительно к русской литературе и к Октябрьской революции 1917 года в России, — нам придётся обратиться далеко в прошлое и в каком-то смысле даже вообще выйти за пределы времени. Потому что в начале и литературы, и революции в любом случае обнаруживается прежде всего язык, а значит — система слов и Слово как таковое. "В начале бѣ Слово и Слово бѣ къ Богу и Бог бѣ Слово", — как сказано в Евангелии от Иоанна.

Та литература и та революция, о которых идёт речь, состоялись в рамках другого языка, чем русский язык, существующий сегодня, — во всяком случае, его письменного варианта. Но  Пушкин и Ленин говорили и писали по-русски практически идентично. И русская революция Октября 1917 года есть порождение: кровь от крови и плоть от плоти, — русской культуры и русского языка. Россия 1917-го и Россия 1950-го годов отличались друг от друга намного сильнее, чем, скажем, современная Россия и Россия 33 года назад, в 1984 году. И славить за это или винить в этом можно только русский народ, русскую культуру и русский язык.