Газета Завтра 1217 (13 2017) - [12]

Очень много сказано — в том числе и мною как журналистом — о том, что революция опасна, нового переворота наш реактор может не пережить. Но какова цена эволюции? Если завтра мы останемся с поколением, которое не сможет сесть за штурвалы самолетов, которое будет не в состоянии проектировать и испытывать новое высокоточное вооружение, которое не сможет встать за операционный стол со скальпелем в руках; если завтра ценой эволюции будет размещение чужого высокоточного оружия в одной минуте подлётного времени от нашей столицы, то можем ли мы смириться с такой эволюцией? Можем ли мы без конца заклинать и отстаивать стратегию эволюционного развития? Не будет ли такая эволюция дороже для нашего реактора, чем любая революция?

Некоторое время назад я сам верил в то, что можно выкликать, вымолить православного святого русского олигарха, который будет строить, воссоздавать русскую матрицу, русский мир. Но вот я приехал из одной из русских областей, где снимал руины советских школ, построенных в совхозах и колхозах в 1988‑ом, и даже в 1989-ом. Казалось бы, уже конец советского мира, и, тем не менее, деревни жили, в эти деревни проводился газ, школы там строились. А сейчас я видел там руины, дымящиеся кирпичи, видел то, чего не мог представить себе ещё некоторое время назад, когда был очарован романтическими надеждами.

Когда едешь по самой что ни на есть русской провинции, по обе стороны дороги видишь колючую проволоку, потому что все колхозные и совхозные поля приватизированы и распроданы, куплены тем самым появившимся, народившимся у нас новым русским посконным православным национальным капиталом, который выращивает на этих полях американскую мраморную говядину, чтобы продавать её в дорогих столичных магазинах. Для того чтобы расчистить площадь под американских быков, со свету сживаются последние деревни и оставшиеся там школы, а детей выбрасывают на улицы.

Месяц назад я стоял на могиле доктора физико-технических наук, заведующего кафедрой нанотехнологий в Южном федеральном университете в Ростове. Этот человек повесился у себя во дворе. Он повесился, потому что не сумел набрать студентов на свой новый курс физтеха. Администрация вуза обещала ему одни параметры зачисления по ЕГЭ, а потом внезапно подняла входную планку по русскому языку, и дети, которых он лично убеждал идти в физики, не пошли к нему и не стали физиками. И он решил свою судьбу так, не по-христиански.

Тот курс, который сейчас проводится в экономике и в политике, не является противоположностью курсу, сформулированному в 1991 году, когда разрушался советский реактор. Это естественное и закономерное продолжение тех принципов, которые были положены в основу новой русской государственности, той приватизации, которая была проведена в 1993 году. Всё закономерно, не произошло никаких фундаментальных перемен.

Национальный капитал, выросший у нас, пришедший на смену всем этим Ходорковским и Гусинским, которые были всего лишь интерфейсом для людей, что задумывали разрушение советского государства и приватизацию общенародной собственности (а эти ребята были нужны лишь для того, чтобы сделать грязную работу и передать имущество настоящим собственникам) — так вот, национальный капитал и в национальных республиках нашей страны ведёт себя абсолютно одинаково, будь то татарский, башкирский, адыгский, чеченский или русский капитал. Ему нужна идеология для того, чтобы защищать свои завоевания — то, что он проглотил в 1990-е. Этой идеологией становится национализм — это национализм местный, этнический, это национализм великорусский. И это самое опасное, на мой взгляд.

Мы должны чётко понимать, что с помощью идеологии русского мира национальный капитал, которому выгодна эта идеология, пытается расправиться с остатками мира советского. Он сталкивает два этих мира, он выращивает это противоречие.

Мы наблюдаем, как это происходит сейчас на Украине, и я боюсь, что это начнёт происходить и в других местах. Обелогвардеивание нашей сегодняшней действительности, попытка протащить какие-то коллаборационистские мифы, реабилитировать их, восстановить в массовом сознании, попытка демонтировать остатки советского идеологического наследия — прямо связаны с желанием национального капитала сохранить то, что им было завоёвано.

Если 8 марта этого года в центре Минска при колоссальном стечении молодого белорусского народа проходит концерт рок-группы, выступающей под символикой, напоминающей символику 30-ой гренадёрской дивизии СС, то это должно заставить нас насторожиться. И такая реакция со стороны уже белорусского мира и белорусского капитала, который с помощью своего национального мифа отгораживается от экспансии русского капитала, закономерна. Я видел то же самое в 2009 году на Украине, когда до войны ещё было далеко, но все уже ждали войну, и все говорили тогда, что русские олигархи, православные олигархи точно так же вкладывают в развитие украинского национализма и финансируют украинские националистические партии, как и в домашние националистические партии, потому что капитал не имеет отечества и нации, капитал интересуется только прибылью.