Газета Завтра 1216 (12 2017) - [34]

Кроме того, здесь срабатывает и просто психологический момент: при вхождении в новую группу у человека происходит первоначальная идентификация: «Я – это они, это – ново, это – сила…». Через определённый период наступает момент дифференциации: «Я – это Я!», после которого люди либо отпадают от группы, либо вливаются в неё уже прочно и осознанно, взвесив свой интерес и жизненные цели на уровне участия в данном социальном образовании.

Крестьяне, в чьей среде сохранилось цельное мировоззрение, называемое сегодня нами «традиционная культура», тяжело и монотонно работали, и праздник давал им возможность выплеска творческой энергии, компенсируя будничную невозможность, да и неуместность, такого поведения. В результате одни энергии уравновешивали и тем самым поддерживали другие. Что же участники фольклорного движения? Если первоначальный заряд использовался, как толчок для дальнейшего развития, он не иссякал. Вечный же двигатель невозможен: нет такой личности, которая смогла бы радостно, празднично существовать только за счёт какого-то внешнего раздражителя. Мало того, вечный праздник невозможен и по определению; праздник вообще существует только на контрасте с буднями. Эмоциональная окраска хороша только в момент погружения в материал; в дальнейшем должен подключиться интеллектуальный ресурс. Как правило, этнопедагогические методики идут именно по такому пути: после первоначального, праздничного, знакомства с традиционной культурой начинается её углублённое изучение. Экспедиционная работа с носителями фольклора (по большей части – глубоко православными людьми) чаще всего ведёт к мощным изменениям личности, пересмотру жизни, попытке выстроить её на новых принципах. В меньшей степени, но то же происходит с теми, кто общается уже не непосредственно с бабушками и дедушками, а с теми, кто испытал их влияние. Таким способом как бы восстанавливается утраченная цепочка наследования культурных ценностей, раньше естественным образом существовавшая в патриархальных крестьянских семьях.

Виктор ВЛАСОВ. Как же русский фольклор создаёт необходимый эмоциональный фон? Мы ведь привыкаем слушать другой тон – западный, например.

Елена ЧЕШЕГОРОВА. Да, музыкальное мышление наших современников формируется на платформе западной музыки. И это немаловажно. Порой на концертах к нам подходят и спрашивают: «А на каком языке вы поёте?». При этом вопрос касается, например, нашей родной сибирской протяжной песни! Но стоит помнить о том, что собранный нами фольклор – это не только песни и инструментальная музыка, превратившиеся в экзотику благодаря многолетним запретам! Это ещё и бытовые танцы, сказки, праздничная культура, праздничное убранство дома, народные игры, легенды, прикладное искусство, рукопашный бой, народная кухня наконец! У этого многогранного алмаза найдутся «ключики» к любому человеку, если он не «порос мхом»! Фольклорные материалы в данном случае являются эмоционально привлекательным фоном, на котором происходит погружение в мир традиционной народной культуры. В дальнейшем они также активно используются: кем-то для самовыражения в науке или в плане постижения и даже развития певческого, инструментального, танцевального, боевого, прикладного искусства, кем-то для воспитания детей на ярком, осмысленном материале с естественно заданной периодизацией (православный народный календарь).

Мы ни в коем случае не говорим здесь о возрождении традиции; скорее, происходит искусственное поддерживание отдельных её фрагментов, социальных механизмов, осознанных и значимых для современности. Фольклористы не живут в традиции крестьянской культуры, хотя очень высоко её оценили и стремятся осознать её содержание – в лучшем случае, а в худшем – просто хорошо или плохо подражают её носителям. Даже в тех случаях, когда фольклорные центры организуются в сёлах, ситуация не слишком в этом смысле отличается от городской. Руководители этих центров – сельская интеллигенция, а участники клубов и кружков – чаще всего школьники, чья жизнь протекает не столько в народном, сколько в школьном календаре. Надо ли говорить, что в большинстве случаев остальные жители села (кроме стариков) давно лишены того, что определяется нами как традиционная культура. Даже если есть тяжёлый труд на своём поле и подворье, – нет прежнего восприятия этого труда. Нет общины, которая раньше строилась, по сути, вокруг приходской жизни села. Подорван оказался институт семьи, тоже формировавший опорные ценности людей… Есть скорее попытка государства привить современным селянам «фермерский» взгляд на жизнь. Ничего плохого в этом нет, стоит рассматривать это просто как факт современности, но в то же время мировосприятие русского земледельца до сих пор сильно отличается от, например, германского. Несмотря на чувствительные удары по этому мировосприятию, марксистско-ленинская идеология всё же не смогла уничтожить очень многого из того, что веками закладывала культура традиционная.

Пора уже прямо сказать, что традиция не исчезла совсем из нашей жизни. Просто часто мы не узнаём её черты в окружающей нас действительности, даже городской. Самые мощные механизмы продолжают действовать, иногда заполняясь чужеродным содержанием в отсутствие знаний о своём. Проявляется это особенно зримо как раз в праздники, когда отодвигаются определённые рамки, «давящие» человека в будни. Стихийные народные драмы, возникающие на свадьбах, ряженье на Новый год (хотя у православной России в это время ещё пост) и на Святки… По большому счёту, люди чувствуют насущную необходимость подлинного народного праздника, и в этом –  подтверждение самой природы фольклора: если существует песня, – то для того, чтобы петь за столом или в дороге, если хоровод – водить его на поляне (или уж асфальте), игра – играть в неё, пляска – плясать и т.д.