Газета Завтра 1173 (21 2016) - [19]

В свете этого смерть лидера талибов Ахтара Мохаммада Мансура приобретает совершенно иной смысл. Эта ликвидация серьёзно усилит позиции ИГИЛ в Афганистане и Центральной Азии, подвинув его ближе к границам России.

Истории об истории

Истории об истории

Светлана Иванова , Артём Суетин

Философия истории Информационная война Общество

взгляд в прошлое: смотреть или видеть

Любые конфликты между "большими системами", включая все войны человеческих сообществ, возникают и ведутся не только "для чего", но и "почему". В нынешнюю эпоху глобализма вторая составляющая информационной оболочки конфликтов выступает на первый план: всё меньше говорится об истинных целях военных конфликтов, всё больше — о мнимых причинах их возникновения. История становится в первую очередь инструментом оправдания войн, привлечения союзников и подавления противника.

История, к которой мы привыкли, носит эмпирический, описательный характер. Колесо жизни, вращаясь, оставляет следы на пыльной дороге людских начинаний. Эти следы подвергаются историками тщательному анализу и изучению, и представляются в виде длинных линейных описаний. По сути, история в учебниках — это прежде всего некая мозаика дат и событий, "хранилище анекдотов и фактов, расположенных в хронологическом порядке", которые по происшествии нескольких лет пост-школьной жизни превращаются в яркий ковёр, сотканный из чудом задержавшихся в голове фрагментов информации. Исторические киноленты, снятые в "эпоху постмодернистских исканий", добавляют в представления человека дополнительную неразбериху и ирреальность исторического временного ряда. Одни люди свято верят в то, что удалось вычитать в пыльных исторических повествованиях и высмотреть в новых фильмах о былом, иные не обращают вообще внимания на странные записки о прошлом, третьи противостоят им и пытаются переписать ход истории…

Само слово история многозначно. Причем значение "рассказ, повествование" стоит в более ранних словарях на ведущем месте. Так, например, в 1899 году Полный церковно-славянский словарь на странице 230 сообщал: "Исторiографъ - (греч.) = писатель повестей". 

Словарь Gaffiot от 1934 года издания также в первых трактовках указывает на значение "повествование, рассказ".

В более поздних словарях находим изменение позиции понятия "рассказ, повествование" и перенос его на вторые роли, вглубь списка значений. На первые же позиции выходит акцент на следующих определениях: "действительность в процессе развития", "совокупность фактов и событий, относящихся к прошлой жизни", "прошлое, сохранившееся в памяти людей" и наконец "наука, изучающая прошлое человеческого общества" ("Словарь русского языка в четырёх томах", М.: Русский яз., 1981, Т.1., стр. 691). Аналогичную картину мы встречаем и в зарубежных словарях более позднего периода, например, в известном словаре "Le petit Larouss" (1994).

В этой связи интересными кажутся находки нейробиологов, которые утверждают, что "истории иллюстрируют тот способ, которым работает наш мозг", то есть "для осознания собственного опыта люди склонны использовать истории". А "самая сильная сторона историй заключается в их способности фундаментально изменять образ мышления людей, опираясь на диссонанс". По своей природе история — это некий "роман", который "правдоподобно переносит нас из настоящего в будущее". И создаёт модель правдоподобных причинно-следственные связей в виде своеобразных перипетий в воображаемом повествовании, в сюжет которого человек готов поверить. Следует отметить, что когда "мы слушаем других, наши речевые моторные области мозга активизируются так же, как если бы мы говорили сами", то есть стираются различия между воспроизведением и восприятием слов, история "присваивается" человеком на уровне когнитивной работы мозга. Более того: даже в клинических случаях "словесное могло делать на несколько часов и более практически здоровыми больных". Это происходит во многом потому, что "ни мы сами, ни кто-либо другой не контролирует свои мысли и поступки. Ими руководит воображаемый рассказ, который лучше всего подходит к данной ментальной среде". По мнению исследователей мозга, под понятием культура в нейросреде понимается некая "коллективная история, которую та или иная группа рассказывает сама себе, определяет мышление, а последнее, в свою очередь, определяет поведение". По сути, с точки зрения протекания нейропроцессов посредством историй происходит устойчивое формирование образа, который "привычно" формируется из завязки, сюжетной линии и развязки. При этом завязка автоматически включает механизм внутреннего прогноза и предвидения, то есть создания динамического внутреннего образа предвосхищаемых событий. И если этот прогноз подтверждается, то человек получает удовлетворение на уровне нейромедиаторов приятных ощущений. Чем чаще человек получает эти ощущения, тем регулярней он воспроизводит поведение, которое привело к последующему удовольствию, то есть имеет место создание динамического внутреннего образа предвосхищаемых событий.

Исследования нейробиологов натолкнули специалистов управленцев (в широком смысле слова) на понимание того, что наиболее действенным методом воздействия являются истории, которые рассказывают "где мы находимся сейчас, и где нам следует оказаться". И тут естественно возникает вопрос об эволюции понятия истории в словарях, да и в головах. Действительно интересно, почему повествовательный аспект в определении слова "история" стал смещаться во второстепенные значения? Не менее интересный вопрос и в том, действительно ли нейробиологи раскопали эти знания об историях и их влиянии на мозг — или эти знания были получены ранее каким-то другим путём и использовались для управления обществом с незапамятных времен? Ведь никто не знает, сколько лет или столетий, например, индейской поговорке: "Тот, кто рассказывает истории, правит миром".