Газета Завтра 1154 (02 2016) - [26]

Это, во-первых, та необыкновенность общения, которая касалась не только нашей среды, но и всего того времени в целом. Например, бывало так: на станции в вагоне метро открываются двери, заходит человек, садится рядом с другим человеком, обнимает его, и через минуту они начинают рассказывать друг другу свою жизнь. Это было абсолютно нормальным явлением. Сейчас в метро вы не увидите ничего и отдалённо похожего. Все отчуждены, разъединены, все сами по себе. Это чудовищно со всех точек зрения, в том числе и с точки зрения русского общения, русской культуры. Но я говорю также и об общении в среде интеллигенции, нас, неконформистов. Оно носило очень глубокий характер. Например, я встречался у памятника Тимирязеву с Мишей Каштаном, замечательным поэтом, со многими другими персонажами Южинского и вообще неконформистского мира, и даже сидя вдвоём в каком-нибудь ресторанчике, в пивной или на квартире и распивая потихонечку что-нибудь или даже не распивая, мы могли открыть друг перед другом душу. Душа человека раскрывалась, подобно удивительной, потрясающей книге, и вы могли прочесть её всю. Именно этим были интересны для меня люди. И если в компании тоже раскрывались какие-то грани, даже невидимые для самого персонажа, который вдруг начинал говорить какие-то совершенно необычные вещи, это был такой самоанализ наружу, самоанализ на людях, всплеск фатальной интуиции…

Сейчас, по-моему, понятия "мужская дружба" уже не существует, а в Советском Союзе это было очень распространённое явление — именно дружба, причём основанная на единстве духовного опыта. И, кроме того, это было очень весело, это как-то повышало жизненный тонус, давало импульс, и все были напоены вином общения. У Сартра есть знаменитое выражение: "Ад — это другие". Вполне понятно, почему он так сказал, но это характерно для ситуации Запада, где отчуждение между людьми достигло крайних пределов. В России же всё это было по-другому. В том, что касалось нашего общения, эту формулу можно было перевернуть: "Рай — это другие". Человек раскрывал свою душу, и на этом зиждилась дружба, и не только мужская дружба, но и отношения с женщиной. Очень тонкие, интересные, были романы, но всё было в нормальных таких нормах, романтических порой, и я упоминал имена таких женщин, наиболее выдающихся, в нашем круге (Лариса Пятницкая, Света Радзиевская, Татьяна Гражданкина).

В общем, время второй половины 60-х текло полноводной рекой: вечера, встречи, потаённые выставки в почтенных институтах, — художники добивались и такого, и подобную выставку уже нельзя было закрыть; продавали картины и за границу — тот же Харитонов.

Как-то вечером, от нечего делать, я подсчитал количество своих знакомых на тот период. Насчитал порядка 300 человек. Делая подсчёты, я имел в виду людей, которых знал лично и с которыми встречался хотя бы 2-3 раза. Те, о которых я был наслышан, в это число не вошли. Сюда входили, конечно, и самые близкие люди, но много было и читателей, которые то исчезали, то появлялись. В общем, это был огромный мир подпольного неконформистского искусства. Часть этих людей не имела прямого отношения к Южинскому и к моему творчеству, они пересекались с моими друзьями, с художниками, которых я любил (Оскар Рабин, Целков, Быстренин, Харитонов и др.). Поэтому разные ошеломляющие встречи происходили постоянно.

Рис. Владимира Ковенацкого

Песня - это свободаАндрей

Песня - это свобода

Андрей Смирнов

7

Культура

На вопросы «Завтра» отвечает Тимур Зульфикаров

Наш выдающийся современник Тимур Касымович Зульфикаров хорошо известен своей большой литературой. Музыкальная ипостась пока менее известна, хотя, пожалуй, весьма значительна. В своих песнях и размышлениях о музыке поэт и мудрец открывается с новых сторон. Зульфикарову подвластны романс, бардовская песня, народная баллада. Его песни самобытны, но впитали в себя целые миры и традиции.

Это очень узнаваемые песни, но каждая обладает собственным лицом, характером, темпераментом. То плавные, умиротворяющие, то тревожно-беспокойные истории, наполненные удивительной внутренней силой.

"ЗАВТРА". Самый тривиальный и глобальный вопрос — что есть в вашем представлении песня?

Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Начнём с такой банальной истины, что песня — это душа народа. Когда-то Твардовский писал, что его потрясло после войны молчание полей, ведь раньше косцы всегда пели в полях. И это было молчание деревни, ещё полной людьми. А если коснуться политических вещей, то информационная война, война на разрушение Советского Союза, началась с уничтожения песни. Как говорил древнекитайский император — чем громче в стране звучит чужая музыка, тем ближе эта страна к гибели.

Песня объединяет, сближает людей. Помню, как в пионерском лагере мы, голодные дети, евшие жмых, акацию, угольную смолу, пели песни и забывали о голодухе.

Почему сейчас вокруг песни крутятся такие гигантские деньги? У меня даже есть такое четверостишие:

На древний мёд старинной русской песни

Налипло много шоу-бизнес-мух,

Но песня русская восстанет и воскреснет

В устах монахов и заливистых старух.

Конечно, мои прогнозы слишком оптимистичны. Куда тут бедной одинокой народной песне или романсу противостоять девятому валу чудовищной попсы? Да, шоу-бизнес — это океан. Но если ты плывёшь в океане, ты же не можешь пить оттуда воду. Ты берёшь с собой родниковую воду, в данном случае настоящую песню, которая стала народной, берёшь сокровенный, чистый романс. В одном искусствоведческом отзыве говорится, что "голос Зульфикарова сам по себе, как самоценный, совершенный инструмент, драгоценный подарок свыше, дополнение к его главному дару. Голос кристально чистый, чарующий богатым, глубоким, бархатным, виолончельным тембром, подобно лучшим инструментам итальянских мастеров. Голос, царящий над временем и пространством".