Газета Завтра 1057 (8 2014) - [6]

 Один из самых ярких писателей новой русской прозы Олег Павлов тоскует об уходящей имперской прозе: " Империя - ценитель самости, она уберегает в искусстве все даже самое хрупкое и малое, собирая из всех красок наций свой высокородный величественный букет. Литература после Империи похожа на породистую псину, утерявшую свой дом, где так ее холили, что отдельной щеточкой расчесывали каждую драгоценную шерстинку. Литература после Империи - это бродячее, не помнящее своей породы животное, ищущее, кому быть нужным хоть бы уж не за самость свою, а просто за умение послужить или подать голос, но попадающее уже только в лапы живодеров: "заячьи польта из них делать будут под рабочий кредит!"

А потому каждый пишущий на русском языке родной ему культуры целого мира пишет теперь о том родном и целом, что уже-то уходит в небытие. Но, превращаясь теперь в скитальца, художник и после Империи вовсе не лишается выбора, а как раз становится перед выбором: или он пишет трагедию бытия - трагедию утраты "целого мира", или разворачивает одну только фантастическую метафору небытия, превращая распад "целого мира" в некое потустороннее экзотическое зрелище.

В произведениях многих новейших беллетристов мы не найдем изображения действительности и даже одного реального лица нашего современника, как если бы и вправду от нашего мира и современности не осталось ничего, кроме космической пыли, пустоты. Это даже не тот наш мир, что запечатлен вблизи, хотя бы как кинокамерой, а виртуальный мультфильм. Во времена Империи писатель Фазиль Искандер сказал о том, что есть литература Дома и Кочевья. Теперь, после Империи, литература скитальцев сосуществует с литературой пришельцев. Для кого-то, по чьей-то надобности эти пришельцы оказываются мессиями, что в скафандрах разнообразных модернистских "измов" посланы наподобие космонавтов исследовать нашенское "небытие". На деле ж такой тип - пришельца - тоже платит именно современности рабскую дань экзотикой: он пишет на русском языке родной культуры о том, что уж не родное ему, а будто б и чужое, о том, от чего осталось якобы одна пустота. Это тип "экзотического писателя" не в России, а из России, "а-ля рюс", господин Азиат в модерновом скафандре и с балалайкой под мышкой!

Возбудитель "экзотической" болезни - чувство неполноценности. Но что возмещает имперская экзотика в современной литературе? Утрату высокородной, величественной поэтики целого мира. Экзотическое в нашей литературе сегодня - это и есть разнородная космическая пыль некогда целого, осмысленного, блестящего мира Империи.

Однако ж на смену уходящему имперскому самосознанию в литературе после Империи неминуемо является самосознание национальное - и то русское, что осознано уже только как русское, возвращает утраченное родство с жизнью, ясное чувство родных пределов, осязаемую, немифическую родину. Ведь она, самобытность русская, вовсе не растворилась в имперском многоцветье. Да, был большой имперский стиль, но ведь была и есть этнопоэтика русской прозы. Существует, был и есть русский человек! А потому удивительно, когда это живое, этого человека, заставляют нас лицезреть в виде некой виртуальной реальности, пустоты, где люди не люди -- а виртуальные муляжи живых существ, где жизнь не жизнь - а разветвленный надуманный мир виртуальной игры в сущее"

Но время этой виртуальной, муляжной литературы, о которой пишет Олег Павлов, явно проходит, даже былые лидеры постмодернизма, откровенно игровые писатели, такие как Владимир Сорокин в "Теллурии", или Виктор Ерофеев в "Акимудах" при всей фантастичности повествования идут от русской социальной реальности. Не были бы столь известны фамилии этих писателей, их можно было вообще зачислить в ряды остро социальных сатириков, издевающихся над пороками нашего перестроечного потребительского времени, пишущих злободневную обличающую карикатуру на власть, и при этом традиционно размышляющих о русском мифе и о России.

Какой уж тут постмодернизм, когда тот же Виктор Ерофеев признается: "Ко мне подозрительно относится интеллигенция Меня не любят либералы меня недолюбливает внесистемная оппозиция", и далее, переходя уже к чисто русскому коллективистскому "мы": "Мы не нашли в своей жизни золотой середины - середина нам кажется мещанской отрыжкой Нам страшно, когда совесть спит, нам страшно, когда она просыпается"

Так мог и тот же Владимир Личутин написать. Типичный русский утопизм с размышлениями о предназначении России. Типичная борьба с иноземными мертвецами, разрушающими наш русский мир.

Так же и у Сорокина в его "Теллурии" игровые моменты выглядят явно оберточными, маскарадными. А под маской всяких антиутопических героев проглядывает наша российская действительность. Он сам говорит в своих интервью: "Теперешняя Россия живет в состоянии просвещенного феодализма, это ясно всем. А Запад Понимаете, я не историк, не социолог и не антрополог, это все на уровне интуиции. Но есть десятки мелочей, говорящих о том, каким уютным вдруг многим показалось средневековое сознание. Человечество по нему соскучилось. Например, Сноудену официально ответили, что, если он вернется, его не будут пытать. Это из какой эпохи фраза?!"