Газета "Своими Именами" №32 от 06.08.2013 - [25]

Давайте зададимся вопросом: неужели капитализм за много веков своего существования так и не изменился? Из истории известно, что обладателем капитала могут быть и буржуазия, и государство. У нас обладателем капитала стали так называемые «стратегические собственники», которых сейчас именуют олигархами и поэтому российский капитализм называют «олигархическим». Значит, изменения в природе капитализма имеют место. Появление олигархов есть результат не промышленной революции, как в Англии, не социальной, как во Франции, или политических преобразований, как в Германии, а узаконенного обмана. Кто узаконил этот обман? Кто узаконил возможность выплачивать руководителям предприятий, учреждений и их разного рода заместителям такие «зарплаты», которые моментально стали коммерческой тайной, ибо не поворачивается язык, чтобы выговорить их денежное выражение. А ведь такие деньги, чтобы их сохранить, следует  превратить в капитал. Опять появляется «стратегический собственник». То есть процесс образования «стратегических собственников» не прекратился и будет продолжаться. Кому это нужно? Чтобы ответить на поставленные вопросы, присмотримся к организации управления государством.

Всякая власть нуждается в опоре на какой-то социальный слой, который бы служил этой власти (в институтах власти) и оказывал бы ей политическую поддержку. Например, царская власть опиралась на дворянство, то есть, с одной стороны, дворяне, наделённые необходимыми властными полномочиями, служили в органах управления, а с другой стороны, в силу своего социального положения класс дворянства обеспечивал царю политическую преданность. Техническую работу по управлению осуществляло чиновничество.

С приходом к власти буржуазии роль чиновничества возросла, ибо они стали выполнять не только техническую работу по управлению, но и могли занимать руководящие посты уже с наделением властными полномочиями. И хотя  вся полнота власти находится в руках буржуазии, окрепшее финансовое состояние чиновников, особенно достигших служебных высот, делает возможным слияние этих двух социальных групп. В то же время и буржуа не гнушаются управленческой работы. Такое взаимное «перетекание» делает эти группы неразличимыми для восприятия. Создаётся иллюзия самодостаточности класса буржуазии, а буржуазный строй представляет себя, как строй неограниченных возможностей. Но, кроме буржуазии и примыкающего к ней чиновничества, есть ещё, скажем так, остальной народ. Отношения буржуазии и «остального народа» достаточно представлены в литературе и в старых, и в новых учебниках по общей социологии. Однако там буржуазия берётся, так сказать, в «чистом виде», без учёта примыкающего к ней чиновничества. И если мы теперь учтём наличие этого нерушимого тандема, то нам станет понятной, откуда появилась озабоченность Ленина (уже в 1918 году!) ростом бюрократии. Буржуазия была изгнана с политической и экономической арены, а её, так сказать, придаток никуда не делся. Они (чиновники) обоснуются сначала в экономике и организации хозяйства как специалисты, потом, проникшись пролетарской идеологией, поступят в государственный и партийный аппарат. Были среди них и выдающиеся люди, и просто «работяги», привыкшие служить государству, но если говорить о массе, то здесь картина меняется. Чиновничество, будучи, как мы выяснили, придатком буржуазии, перенесло вместе с собой в строящееся новое общество все «родимые пятна» старого, отвергнутого общественного строя, а главное, свой до времени затаённый интерес. Иначе и быть не могло! Об этом предупреждал ещё П.А. Кропоткин. Анализируя опыт французских республиканцев по использованию старой государственной машины для выполнения новых задач, Кропоткин указывает, что эта затея провалилась, дело кончилось тем, что они (республиканцы) «были сами поглощены этим учреждением». И далее, уже применительно к нашей революции 1917 года, Кропоткин пишет: «Нас хотят уверить, несмотря на все неудачи, что старая машина, старый организм, медленно выработавшийся в течение хода истории с целью убивать свободу, порабощать личность, подыскивать для притеснения законное основание, создавать монополии, отуманивать человеческие умы, постепенно приучая их к рабству мысли, - вдруг окажется пригодным для новой роли … - Какая печальная, трагическая ошибка! Какая нелепость! Какое непонимание истории!»  (Кропоткин П.А. «Современная наука и анархия». М., Изд. «Правда», 1990 г., с 450-451).

Кто же  мог «запустить» эту старую машину после смены власти в 1917 году? Совершенно верно: тот самый «придаток буржуазии», доставшийся нам в наследство от свергнутого строя. Однако и этим не всё сказано. Дело  в том, что тогда ещё не было столь очевидным  превращение серенького чиновника в серьёзную политическую силу. И что тот самый Иван Антонович, прозванный в  общежитии «кувшинным рылом», будет прародителем нынешних президентов, премьеров и разного рода чинуш вплоть до банковского клерка или мастеришки в захудалом цехе.

Превращение чиновничества как представителей профессии в класс, то есть в элемент политической структуры, протекало по накатанной колее. Чиновничество – это околовластный социальный слой и для его даже  простого существования нужна опора на власть. Эту опору оно (чиновничество) нащупало там же, где и при господстве буржуазии, - в органах управления. Первый рывок к власти в советское время чиновники предприняли во времена Хрущёва. Именно они поставили его во главе государства. Но то ли Хрущёв хотел стать более независимым от тех, кто привёл его к власти, то ли были другие причины, неведомые нам, но был утверждён так называемый территориальный принцип управления. И партия свою деятельность тоже стала строить по этому же территориальному принципу. А такой расклад очень многим не понравился, ибо затруднял чиновничеству налаживание внутриклассовых связей.*