Газета и роман: риторика дискурсных смешений - [54]

К повседневному дискурсу примыкают и относительно самостоятельные тематические дискурсы, выделенные нами при анализе газеты: дискурсы сенсации, справедливости, «болезненного сравнения», «верхов» («власть имущих», номенклатуры). Все они опираются на весьма актуальные и проблематичные для российской ментальности концепты, и в силу этого интенсивно эксплуатируются средствами массовой информации, которым ежедневно нужно говорить людям то, о чем люди сами говорят между собой.

Относительно самостоятелен выделенный нами технический профессиональный дискурс – и самостоятелен он потому, что в своей тематической основе он опирается на фактор институциональной общности. Анализ газетного текста с очевидностью показывает, что данный дискурс оказывается только временно (по случаю подходящей темы) и редуцировано вовлеченным в рамки массовой газеты, в отличие от перечисленных выше тематических субдискурсов, которые, в силу их причастности к повседневному дискурсу, вместе с последним полностью поглощены газетой.

Собственно институциональным по характеру фактора общности является политический дискурс, который в рассмотренных газетных текстах выступает, как минимум, в трех разновидностях – это дискурс политического официоза, предвыборный дискурс и публичный политический дискурс с ярко выраженной коммуникативной стратегией полемики. Отметим также, что чрезвычайно важную роль в формировании политического дискурса принимает и фактор агональной стратегии построения высказывания. Более чем естественно, что политический дискурс в своем полюсе публичности активно взаимодействует с институциональным началом средств массовой информации.

Достаточно гибко газета взаимодействует и с другой группой дискурсов, в формировании которых также доминирует начало институциональной общности, – это дискурс российского государственного официоза, бюрократический дискурс и церковно-православный дискурс. Выше мы писали о том, что данные дискурсы объединяет своего рода культурная выделанность, приподнятость над сферой человеческого обихода. Это говорит о том, что в формировании данных дискурсов играет важную роль начало культурной общности: первый погружен в высокие темы русской истории, второй отражает культуру российской документалистики, третий воплощает в себе российскую церковно-православную культуру. Тематичность первого и третьего дискурсов, равно как и особенные коммуникативные стратегии второго дискурса выражены достаточно отчетливо.

Остается группа дискурсов, в формировании которых ведущее начало принадлежит третьему из выделенных нами дискурсогенных факторов – стратегиям построения высказывания. Подчеркнем – данный фактор является ведущим, но не единственным для таких дискурсов, и они, каждый по-своему, опираются на факторы общности и тематической целостности.

Таковым может показаться (как показался нам вначале) дискурс нейтрального информирования – с одной только милой оговоркой, что такого дискурса в принципе не существует, поскольку не бывает и не может быть нейтрального информирования – как не может быть бартовского письма «нулевой степени». Любое информирование является в том или ином отношении заинтересованным – важно только определить, идентифицировать эту заинтересованность, зачастую скрытую или просто стертую, уже не замечаемую коммуникантами. Такой затертый характер заинтересованности носит информационная стратегия и в средствах массовой информации – и мы попытались раскрыть существо этой заинтересованности во второй главе первой части, характеризуя журналистский концепт картины дня.

«Беллетристический» дискурс, как разновидность дискурса нарративного, опирается на коммуникативную стратегию внесения интриги, зачастую детективно или мелодраматично поверхностной, в излагаемую газетную историю, в результате чего в этой истории появляется смысловое противоречие, или собственно завязка, развязки которой ожидает читатель.

Может ли принцип внесения интриги формировать свой собственный дискурс (а не только выступать сопутствующей стратегией) – это открытый вопрос. Позволим предположить существование положительного ответа. Так, персональный дискурс социального психопата преимущественно опирается на стратегию интриги. Любопытно, что и в журналистике существует своего рода информационно-психопатический дискурс, формирующийся на основе стратегии интриги, – чтобы в этом убедиться, достаточно полистать хронику желтой прессы или прокрутить заголовки сообщений о мировых новостях в массовых Интернет-изданиях.

«Советский» дискурс, как мы его называли выше, также опирается на определенную совокупность стратегий построения высказывания – в различных аспектах они описаны в работах П. Серио, М. Липовецкого, Ю. В. Шатина и др.[121] У этого дискурса есть своя нарративная поэтика и своя агональная риторика – и он в целом еще ждет своего фундаментального исследования в отечественной филологии.

Дадим краткую факторную характеристику еще нескольким дискурсам, не затронутым в явной форме в нашем анализе газеты.

Спортивный дискурс, которому, кстати, посвящена целая полоса рассмотренного номера «Комсомольской правды», формируется под воздействием сочетания доминантного фактора общности и сопутствующего тематического фактора. Фактор общности, в свою очередь, включает два сопряженных, но различных вектора – вектор субкультуры болельщиков и вектор институционального начала индустрии и политики спорта (клубы, команды, спортивные ассоциации и комитеты и т. д.). Кроме того, большое влияние на формирование функционирования спортивного дискурса оказывает институциональное начало средств массовой информации – вплоть до создания специализированных спортивных газет и журналов.