Газданов - [106]

Так, в 1947 году, когда он узнал, что Союз писателей и журналистов в Париже принял решение исключить из своих рядов тех, кто получил советское гражданство, он направил секретарю Союза В. Ф. Зеелеру следующее письмо: «Многоуважаемый Владимир Феофилович! Из газетных отчетов я узнал о том, что произошло на собрании Союза журналистов и писателей. Я не был на нем, так как в свое время получил повестку о том, что оно состоится 29 ноября. Никаких сведений о перемене даты я не получал.

Я прочел, что в устав Союза был внесен параграф, в силу которого не могут быть членами этого союза лица, взявшие советские паспорта и занимающие, таким образом, просоветскую позицию. До сих пор Союз всегда отличался самой широкой терпимостью по отношению к политическим взглядам его членов; мне кажется, что в самой возможности подобной терпимости заключается огромное преимущество всякой демократической организации над организацией, основанной на началах тоталитарной "идеологии". Внесение такого параграфа противоречит, с моей точки зрения, основным принципам Союза, в который теоретически могут входить люди самых разных убеждений — от анархистов до монархистов-легитимистов.

Я никогда не занимался никакой политикой и не чувствую к этому ни малейшей склонности. Но я полагаю, что до тех пор, пока какой-нибудь член Союза не погрешил в личном порядке против правил элементарной порядочности, Союз не имеет право его исключить — только потому, что у него те или иные политические взгляды. Тем более недопустимым мне это кажется по отношению к целой категории людей, исключенных из Союза по политическому признаку. Поэтому, многоуважаемый Владимир Феофилович, прошу Вас — как это ни прискорбно — считать меня вышедшим из Союза журналистов и писателей. Я был бы Вам очень обязан, если бы Вы нашли возможным огласить это письмо на ближайшем общем собрании.

Прошу Вас верить искреннему моему уважению.

Г. Газданов».

Получили советские паспорта и его друзья Вадим Андреев и Володя Сосинский. Газданову подобное решение казалось дикостью. Мыслимо ли было мечтать о домой, пока был жив тиран, пока живы коммунистическая идеология и партийная цензура на интеллектуальное разнообразие? Чем они там будут дышать, бывшие шуменцы «монпарно», недавние герои Олерона? Ответа на этот вопрос Гайто не знал, но свой выбор он сделал: он всегда был на стороне тех, кто борется за свободу, и в крымских степях, и в парижском подполье, и позже — в эфирных волнах.

К счастью, ни Вадим, ни Володя спешить в СССР не стали, а, получив назначение на работу в ООН, в качестве советских служащих остались работать за границей. В Россию они вернулись только во время хрущевской «оттепели». Таким образом, им удалось избежать участи тех, кто поторопился вернуться до смерти Сталина и вскоре попал в лагеря. Но у Газданова по этому поводу никогда не было иллюзий, и с тех пор, как прекратилась его переписка с матерью, мыслей о возвращении домой у него не возникало.

Таким образом, летом 1953 года Фаина и Гайто стали готовиться к переезду в Мюнхен, где находилось радио «Свобода». Они зарегистрировали свой брак, начали оформление документов и поиск нового жилья. В следующем 1954 году радиостанция собиралась выйти на круглосуточное вещание. Работа обещала быть напряженной, и нужно было все подготовить заранее.

3

По приезде в Мюнхен Газданов по-прежнему занимался информационными репортажами, впоследствии превратившимися в документальную хронику, свидетельствующую о наступлении новой постсталинистской эпохи:

«После долгого перерыва СССР вновь разрешает русским эмигрантам, проживающим в Китае, возвращаться на родину. Все они имеют право селиться только в районах целинных земель.

Начинается еще слабая эмиграция евреев из России и Украины в Израиль.

В США с территории СССР въезжают 2013 человек.

В Москве выходит повесть Ильи Эренбурга "Оттепель", название которой немедленно становится образом политических перемен.

На стены Эрмитажа возвращаются полотна французских импрессионистов, убранные с началом войны "для сохранности” и не возвращавшиеся при Сталине по причине своей “буржуазности”.

В нью-йоркском издательстве имени Чехова печатается сборник писателя-эмигранта Бориса Ширяева “Неугасимая лампада”, посвященный легендам Соловецких островов, где и сам автор отбывал сталинский срок».

В 1957-м Газданова назначают главным редактором новостного отдела. В его подчинении находились дежурный редактор и несколько ньюсрайтеров, которые доставляли информацию. Потом ее просматривал американский редактор, отбирая нужные сообщения в эфир. Дальше дежурный редактор собирал выпуск, сдавал его Газданову, потом выпуск просматривала американская цензура. После этого всеми прочитанный текст диктор записывал в студии, и только затем он доходил до эфира. Процедура была длинной и неоперативной. Новости сначала «случались», потом печатались в газетах, потом газеты попадали на радио и, подчас в эфире обсуждались события двух – трехдневной давности. Но подобная неоперативность во многом искупалась высоким качеством журналистской работы.

Американская цензура следила за тем, чтобы не было оскорбительных выпадов в адрес советских руководителей, критики в адрес США, то есть всего того, что могло бы повлечь дипломатические скандалы. Но она практически не вмешивалась в то, что говорили русские писатели; интеллигенция на радио «Свобода» могла иметь собственное мнение. В те первые годы обстановка была довольно свободной, у журналистов не было конкретных указаний, о чем и как писать. Цель и тему передач они определяли сами, сделав предварительную заявку. Как пошутил однажды сотрудник радиостанции Лев Ройтман «Меня спросили: кто тебе определяет тему? Я сказал: определяет газета "Правда". Вот что она пишет, на то я и отвечаю». Этот принцип — отклик на событие, а не на пожелание руководства — был заложен с самого начала.