Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие - [7]

Морские разбойники

В Риме назревала новая смута. Пожар братоубийственной войны упорно пытался разжечь Марк Эмилий Лепид, которого Сулла назвал в свое время отъявленным негодяем. Собственно, этому искателю приключений ничего уже не оставалось для собственного спасения: будучи наместником Сицилии, он дочиста ограбил богатейший остров, и теперь ему грозил суд.

Марк Лепид хотел видеть в числе своих сторонников Гая Юлия Цезаря и, согласно Светонию, «прельщал его большими выгодами», но получил отказ. Отказался Цезарь не из страха, а потому, что был разочарован как вождем, так и самим предприятием, «которое обернулось хуже, чем он думал». Мятежников довольно скоро разгромил Помпей, хотя Лепиду удалось подчинить большую часть Италии. «Отъявленный негодяй» бежал на Сицилию, где заболел, совершенно упав духом (причина — не крушение его предприятия, как объясняет Плутарх, а просто ему случайно попалось письмо, из которого он узнал о неверности своей жены), после чего и умер. Вот так Италия избавилась от новой гражданской войны!

Цезарь с детства мечтал о славе и власти, но стремился обрести их законным путем (по крайней мере, так было в юности), пусть даже длинным и требовавшим много усилий. Он занялся тем, с чего начинали многие римляне, желавшие получить известность среди граждан и добиться выборных должностей: судебными тяжбами. Именно в судах совершенствовалось красноречие будущих римских консулов, а успешное завершение громких дел гарантировало им голоса избирателей.

Юноша выбрал орешек явно не по своим зубам. Он обвинил в вымогательствах бывшего консула и триумфатора Корнелия Долабеллу. Консуляра оправдали, а Цезарь нажил себе влиятельных врагов из числа друзей Долабеллы. Начинающий оратор не впал в отчаяние — напротив, он решил достичь мастерства в искусстве, которое было необходимо политику. Воспитанник Аврелии не привык проигрывать: он мог временно отступить, чтобы затем взять блестящий реванш; чем труднее было дело, тем приятнее казалось его успешное завершение.

Гай Юлий Цезарь отправился на остров Родос, чтобы взять уроки у Аполлония Молона, самого знаменитого в те времена учителя красноречия. Причем отправился он без промедления, хотя стояла зима (в это время года по Средиземному морю не плавали из — за частых штормов).

Но не буря, а другая напасть обрушилась на Цезаря возле острова Фармакусс в Эгейском море. Оттачивать красноречие ему пришлось… у пиратов.

Активность пиратов всегда возрастала, когда непрочной становилась законная власть, когда государства втягивались в гражданские или внешние войны.

Плутарх рассказывает:

Могущество пиратов зародилось сперва в Киликии. Вначале они действовали отважно и рискованно, но вполне скрытно. Самоуверенными и дерзкими они стали только со времени Митридатовой войны, так как служили матросами у царя. Когда римляне в пору гражданских войн сражались у самых ворот Рима, море, оставленное без охраны, стало мало — помалу привлекать пиратов и поощряло их на дальнейшие предприятия, так что они не только принялись нападать на мореходов, но даже опустошали острова и прибрежные города. Уже многие люди, состоятельные, знатные и, по общему суждению, благоразумные, начали вступать на борт разбойничьих кораблей и принимать участие в пиратском промысле, как будто он мог принести им славу и почет. Во многих местах у пиратов были якорные стоянки и крепкие наблюдательные башни. Флотилии, которые они высылали в море, отличались не только прекрасными, как на подбор, матросами, но также искусством кормчих, быстротой и легкостью кораблей, предназначенных специально для этого промысла.

Кстати, и Луций Сулла, не имея собственного флота, пользовался услугами пиратов во время морских операций. После его смерти морские разбойники уже никому не подчинялись. Митридат, также использовавший пиратов в качестве наемников, был разбит Суллой и отброшен от Средиземного моря в глубь Азии.

Степень организованности пиратов можно оценить по выводам Т. Моммзена. Уж очень их сообщество напоминает сицилийскую мафию. Не в том ли далеком времени ее корни?

Весь характер пиратства совершенно изменился. Это уже не были дерзкие разбойники, взимавшие в критских водах, между Киреной и Пелопоннесом («Золотое море» на языке флибустьеров), свою дань на большом пути итало — восточной торговли рабами и предметами роскоши; это не были также вооруженные ловцы рабов, в равной мере занимавшиеся войной, торговлей и морским разбоем: это было государство корсаров со своеобразным духом солидарности, с прочной и весьма солидной организацией; они имели собственное отечество и начатки симмахии и, несомненно, также определенные политические цели.

Эти флибустьеры называли себя киликийцами; на самом же деле на их судах встречались отчаянные искатели приключений всех национальностей: отпущенные наемные солдаты, вербовавшиеся на Крите, граждане разрушенных в Италии, Испании и Азии городов, солдаты и офицеры войск Фимбрии и Сертория, вообще опустившиеся люди всех наций, преследуемые беглецы всех потерпевших поражение партий, все, что было несчастно и смело, — а где не было горя и преступления в это страшное время? Это уже было замкнутое военное государство, а не сбежавшаяся воровская банда; национальность заменялась здесь масонской связью гонимых и злодеев, а преступление, как это нередко бывает, покрывалось самым высоким чувством товарищества.